Исповедь = Аһыллыы. Айсен Дойду
смерти единственной дочери Тоси бабка жила вдвоем с пятилетней внучкой Сашей, оставшейся круглой сиротой, и жили они скудно: старухиной пенсии не хватало на «нормальную жисть». И вот просить у нищей соседки старый должок мне, бия себя в грудь, было стыдно. Но чего не сделаем мы, алкаши заср…, за очередную родимую «бульбулечку». Копейка в такие взлетные моменты бывает дороже всего на свете. Знаем!
Я нехотя, матерясь, спустился на нижний этаж, робко нажал на дверной звонок. Долго никто не отзывался, потом слабенький детский голосок спросил:
– Хто етя там?
– Сашка? – обрадовался я. – Это я, дядя Боря сверху. Бабка дома?
Сашка открыла мне дверь, и я вошел в тесную, плохо освещенную старухину квартирку.
– А бабули нет, – замотала головкой внучка. – Вчера вот усла и нету.
– Куда ушла? – удивился я.
Не могла старуха внучку одну дома оставить.
– Какой – то там ю-ю… юли… юлибей сказала. И все.
«А-а, понял я. – На юбилей старая потащилась». Любила Нюра по случаю тяпнуть крепко. Бывало.
«Значит, тут глухо, – подумал я. – У кого же занять? У Габышевых?»
Я уж хотел выйти, но тут заметил, что девчушка крутит в руках какой – то старинный камешек.
– А… что это у тебя, Саша? В руках?
– Иглуска. Камесок, – улыбнулась она. – Класивая!
– Ну – ка, ну – ка… – взял я у нее «иглуску» и чуть было не упал от удивления на месте.
Это было золотое кольцо с большим красным, как глаз дракона, рубином… Из ее, старухи Агриппины Тарасовны, ящика! Е… т… мать!
– Ты… ты… – растерялся я. – Откуда, Сашок, у тебя… такая игрушка? Баба Нюра дала?
– Не-е, – замотала она лохматой головкой. – Сама насла. В колидоле. Вот ты, дяда Боля, орал вчела, бегал, а я посмотлеть высла… А ты узе убезал… И бабки нет. Никого нету.
– Да – да, я убежал, – закивал я, не скрывая радости.
Вспомнил вчерашнюю пьяную бузу в коридоре… Вспомнил даже, что искал бабу Нюру то ли выпить с ней, то ли ящик этот подарить как самым неимущим и достойным. Да, что – то такое было, было, но… туман.
– А ты это… где – то нашла? Где?
– Насла. Коло двели насей… ясик лезал, а тама камуски, зелезки золотые, клуглые больсие капейки… много. Я тама усе соблала в ясик и домой плинисла.
– А ящик сам где? – заглянул я, не выдержав, в комнату.
И увидел на полу кучу моих потерянных драгоценностей! О, Господи!
– Во, б…! – облегченно вздохнул я и упал, сел на бабушкино кресло. – А я-то думал, что вчера потерял свой ящик, – громко сказал я, – а он, собака, здесь вот стоит. Чудеса!
– А почему блосил? – по – взрослому серьезно посмотрела она на меня.
– Бросил вот… – поморщился я. – Пьяный, Сашенька, был. Не соображал. Ты же видела.
– Ага, пияный кличал, – сказала она и добавила: – Пить вино плохо. И бабка пьет. Все пиют.
– Да, это верно, – согласился я. – А что делать – то? В Якутске холод, туман, никуда не пойдешь… Скучно. И отпуск мне