Нюрнберг. Николай Лебедев
Это была Лена.
Волгин поднял воротник и свернул в другую сторону. Лена нагнала его и уверенно стала на пути.
– Игорь, – произнесла она. – Игорь, мне нужно с вами поговорить…
– Нам не о чем разговаривать.
– Послушайте, в прошлый раз вы меня неправильно поняли…
– Опять начинаете? – возмутился Волгин.
– Даже на суде человек может сказать слово в свое оправдание, разве нет? – настаивала Лена.
Журналистка Нэнси, выскочившая из Дворца правосудия, замерла на крыльце и стала наблюдать сквозь узорную ограду.
Нельзя сказать, что Нэнси понравилось то, что она увидела. Да, этот русский офицер был резок и холоден, но он так смотрел на девушку, что было понятно без слов: между ними происходит что-то личное. Было очевидно, они оба в напряжении, идет резкий, даже неприязненный разговор, – но это не разговор между чужими, незнакомыми людьми, это столкновение людей близких… слишком близких.
Тэд подошел к Нэнси сзади и, в свою очередь, стал наблюдать за ней. И ему тоже очень не понравилось то, что он увидел.
Нэнси напряглась, следя за ссорой тех двоих за оградой, ноздри ее подрагивали. Она напряженно кусала губу. Определенно, ей был интересен этот русский капитан. Нэнси никогда всерьез не интересовалась мужчинами, она интересовалась лишь работой и собой. А мужчинам Нэнси с веселым удовольствием морочила голову. Теперь же она вела себя необычно. Во всяком случае, Тэд никогда ее такой не видел.
Тем временем Волгин, не найдя достойных аргументов, с досадой рубанул рукой воздух, развернулся и двинулся по улице, оставив Лену посреди тротуара.
Она растерянно сделала несколько шагов, потом вдруг отчаянно крикнула ему в спину:
– Игорь! Да остановитесь же, упрямый вы человек! Послушайте! Я могу помочь вам найти вашего брата!
Волгин застыл как вкопанный.
– Что? – нервно поинтересовалась Нэнси. – Что она сказала, как ты думаешь?
– Наверное, «я тебя люблю», – съязвил Тэд.
Нэнси смерила фотографа ледяным взглядом и пошла прочь.
14. Портрет
Где в послевоенном городе можно что-то найти, обменять, купить, перепродать, стащить, наконец?
Конечно же, на черном рынке.
Здесь с раннего утра до поздних сумерек била ключом настоящая жизнь: продавцы торговались с покупателями, покупатели злились и умасливали продавцов, крутились мелкие воришки, звенело потертое столовое серебро из старинных закромов, примерялись новые пальто и платья, три старых пиджака шли по цене свежей буханки хлеба, дымились на кострах чаны с сосисками, гоготала домашняя птица, и стрекотали швейные машинки.
Нюрнбергский черный рынок стихийно возник на небольшой полуразрушенной площади за рекой, в стороне от основных дорог, что, с одной стороны, не очень удобно, поскольку для того, чтобы добраться, необходимо было потратить уйму времени; зато, с другой стороны, местоположение рынка гарантировало, что сюда нечасто будут заглядывать представители военной