Кумач надорванный. Книга 2. Становление.. Игорь Бойков
всхлипывая, затёрла глаза. – Лишь бы только не втравился никуда. Знаешь ведь сам, какое побоище в Москве было…
Павел Федосеевич мотнул головой, словно вытряхивая из неё не дающую покоя мысль.
– Да перестань… Сейчас учёба уже в разгаре. Некогда ему в Москву ездить.
– Хоть бы и впрямь так… ох…
Но сердце в груди Валентины колотилось, не зная покоя…
Наведавшийся в Ростиславль Винер поведал Павлу Федосеевичу массу подробностей об избиении идущей к Вечному огню демонстрации. Сострадания к избитым он не испытывал никакого.
– Отметелили их на Тверской так, что до сих пор, наверное, отлёживаются. Сначала при выходе с Маяковской им дубинками всыпали, а затем окружили прорвавшихся – и ещё, – рассказывал он, злорадно посмеиваясь. – Жаль, стадиона поблизости не нашлось. А-то можно было на него их прямо строем гнать, как в Чили.
Повод для их встречи был печальный – Винер зашёл к Павлу Федосеевичу с соболезнованиями. Разговор предсказуемо свернул на политику – долго говорить о житейском не имел охоты ни тот, ни другой. Расположившись на диване в большой комнате ештокинской квартиры, прихлёбывая выставленный Павлом Федосеевичем коньяк, Винер с жестоким блеском в глазах смаковал подробности: как авангард собравшейся на площади Маяковского колонны выманили на Тверскую, специально создав в омоновском кордоне брешь, как потом молотили двинувшихся по улице демонстрантов дубинками, как отсекали цепями группы прорвавшихся.
– По всей мостовой валялись клочья их красных тряпок, – всхохатывал Винер, охмелев и забыв про траур в доме Ештокиных. – Будто красные пододеяльники по всей Тверской разодрали.
– Вы прямо лично всё это наблюдали? – спросил Павел Федосеевич.
– Я как член депутатской комиссии общался с чинами из ГУВД, смотрел отснятые оперативные съёмки. Вы бы знали, какую взбучку генералам задали за то, что девятого числа Анпилова с его сборищами к Кремлю допустили! И московская мэрия, и мы – депутаты. Только пух летел! Ну они всё поняли, соответственно. Исправились, – и Винер захихикал, подмигивая.
Томимый сомнениями, Павел Федосеевич спросил:
– Думаете, не будет больше антиельцинских демонстраций?
– Ещё попробуют – ещё получат, – отрезал Винер, сразу став серьёзным. – Быдло должно усвоить, что значит неподчинение власти.
– Знаете, Евгений, вы не очень-то фанфароньте, – Павел Федосеевич зачесал за ухом. – Наш провинциальный люд меня в последнее время пугать начинает. Такие, как Анпилов, много кого за собой могут увлечь. У нас-то в Кузнецове…
– В Ростиславле, – поправил Винер.
– Да, в Ростиславле… У нас-то в Ростиславле брожение нешуточное пошло. Как цены отпустили, так каждый второй настроился против реформ. Теперь не то, что год назад, когда Ельцина на руках в Кремль готовы были нести. В области, особенно, где поглуше – там вообще совок дремучий. С людьми прямо разговаривать невозможно. Такое несут…
Винер положил ногу на ногу, поднёс к губам рюмку.
– Ты это бухтение