Кумач надорванный. Книга 2. Становление.. Игорь Бойков
из одного яйца, но заправлял её несколькими колечками лука и ложкой каши. Крупу тоже приходилось беречь. Прикончив припасённые с Нового года пачки гречки, он не стал покупать других, а перешёл на пшено. Три банки консервированной кильки получилось растянуть на неделю, но новые оказались не по карману. За этот срок килька в томате увеличилась в цене почти двукратно: с семи рублей до двенадцати с копейками.
Дорожало всюду и всё, причём, в частных ларьках цены росли даже быстрее, чем в государственных магазинах. Сразу четыре киоска, тёмно-фиолетовых, из волокнистого пластика, словно выдутые из трубки продолговатые пузыри, установили во дворе общежития, в ряд, напротив входа. Продуктов в них водилось немного, зато от выставленных на витринах водочных, винных, пивных бутылок рябило в глазах. Заводские рабочие скапливались вечерами возле уродливых, разящих запахом химических красителей киосков.
– Давай пол-литра. Какой? Той, что подешевле. И ещё кильки на закусь, – гундосили мужики, суя в окошечки деньги. – Что, не хватает на закусь? А, чёрт… Ну давай просто пол-литра.
Костеря «живоглотов-торгашей», они уносили с собой одну только водку и через вечер-другой возвращались за ней опять.
– Слышь, давай пол-литра. Что, на пять рублей теперь дороже? Да вы охренели вконец!
После короткой перепалки мужики отсчитывали плату и, уходя, сердито переговаривались между собой:
– Вот же жлобья развелось. Будто нарочно берут за глотку.
Валерьяну прокормиться помогала должность при Кузнецовском металлическом заводе. Будучи вахтёром, он имел возможность ходить в столовую, где еду продолжали отпускать по прежней цене. Но непросто давались Валерьяну сытные порции борща, тушёного мяса, отварной рыбы; всякую смену ему приходилось изворачиваться и выкраивать время, чтобы успеть поесть.
В столовой отныне никогда не заканчивались очереди: что в перерывы, что в рабочие часы она заполнялась битком. Еду хватали, словно боясь, что та закончится, работницы касс с трудом успевали считать. В толчее у линии раздачи с горечью перешучивались:
– За зарплатой раньше так не толкались…
– Чисто рабовладение новое учредили – работаем за еду.
На кухне общежития, где вечерами по-прежнему собирались у плит, разговоры вертелись вокруг двух главных тем: еды и цен. Жёны больше не цыкали на мужей, затевавших споры из-за политических новостей. Они сами теперь крыли новые порядки.
– Видели, что в «Рассвете» придумали, сволочи? – восклицала, всплёскивая руками, Ольга Корнеева, Корнеиха, супруга медлительного в движениях, будто хронически не высыпающегося Фёдора Корнеева, кранового машиниста. – Что на ценниках-то понаписали сегодня?
Она только что вернулась из гастронома, потрясённая, и была не в силах сдержать себя.
– Что такое опять? – с испугом переспрашивали её.
– Они уже в граммах всё считают! За каждый грамм теперь шкуру содрать норовят.
– Это как?
– А так! Захожу в «Рассвет», подхожу к мясному отделу и глазам поначалу не верю. На ценнике написано: