Громкая тишина. Анна Вислоух
кастрюля с водой. Бабушка будет меня купать и ещё – самое ужасное! – мыть голову. Завтра к нам придет поп (я не знаю, кто это, но уже заранее его боюсь!) и меня «похрестять».
С утра меня нарядили в новое платье, на вымытую-таки голову (битва с бабушкой была не хуже Берестейского сражения Богдана Хмельницкого, про которое мне читал дед Шика, но бабуля победила – недаром потомственная шляхтичка!) повязали ненавистный бант и усадили на лавку в хате. Глухонемая тётка Лиза, еще одна бабушкина, кроме моей мамы, дочь, села рядом, а бабушка, волнуясь, поминутно выглядывала в окно. Только моя старшая сестра, которой было уже семнадцать, презрительно хмыкнув, взяла книжку и демонстративно ушла в сад. Она понимала – бабушка наперекор моим родителям (а отец – офицер, коммунист!) всё-таки решила тайно меня крестить, поэтому и не в церкви, а пригласили батюшку домой. Что со мной будут делать, я не знала, но храбрилась и изо всех детских силёнок старалась не заплакать – уже большая и осенью должна пойти в школу. А пока родители отправили нас с сестрой на лето к бабушке – отдохнуть и отъесться на деревенских харчах. В военных городках, где мы жили, ни настоящего молока, ни фруктов, понятное дело, тогда не было.
Но вот, наконец, открылась дверь, и в комнату вошёл кто-то лохматый, в длинном чёрном платье. И заговорил величавым басом:
– Мир этому дому! Господи, благослови!
Бабушка с тетей бросились к огромному дядьке и почему-то стали целовать ему руку. Я похолодела – и меня сейчас заставят! Вот почему наряжали – чтобы большому дядьке руку целовать, а иначе он меня бросит в свой чемодан и утащит в какую-то «церкву», про которую всё время говорит бабушка! Я оцепенела от этой мысли и попыталась вжаться поглубже в угол в надежде, что про меня забудут и не заметят. Но не тут-то было! Большой дядька неожиданно ткнул в меня толстым пальцем, громко расхохотался, открыл свой чемодан и стал доставать оттуда странные вещи: золотую длинную скатерть с дыркой, которую надел себе на шею, такие же золотые короткие рукава и ещё какие-то предметы, о назначении которых я даже не догадывалась. Я, зажмурив от ужаса глаза, уже было совсем собралась забыть свою гордость и зареветь во весь голос, как вдруг что-то тёплое и пахучее легло мне на голову.
– Бантик-то у тебя какой красивый! – услышала я неожиданно и приоткрыла один глаз. Прямо передо мной были чьи-то смоляные зрачки, а вокруг них – рыжие солнышки, из них словно лучилась доброта и собиралась в морщинки у висков. Этот человек с глазами-лучиками ещё раз погладил меня по голове и стал что-то красиво нараспев говорить – долго и успокаивающе… Так меня крестили.
– На причастие в храм приведёте! – уходя, пробасил чудной дядька, и бабушка мелко-мелко закрестилась. Я выбежала в сад – меня распирало какое-то незнакомое чувство, да и просто хотелось поделиться с сестрой всем произошедшим и показать ей, какой красивый у меня теперь есть крестик! Подбежав к ней, я вынула его из-под ворота платья и закричала:
– Смотри, смотри, что у меня есть!
Сестра нехотя оторвала