.
доведения ее до крайности. Если, конечно, он не говорит об обобщенной формуле, применимой к творчеству Пруста. Но по мне, применять обобщения к поэтике Пруста также неправомерно и нецелесообразно, даже глупо, как пытаться рассмотреть отдельные клеточки любой части своего тела в поисках знаний о характере своей личности, обходя стороной главную истину, – понимание кроется внутри тебя. Не в клеточках мозга, импульсах, зарождающихся в нейронах и протекающих по нервным окончаниям, но в их проявлениях в нашем сознании кроется тайна, которую пытается раскрыть искатель.
Так и с творчеством Пруста, если пытаться подвести его поэтику под определенную формулу обобщения, исказится весь смысл каждого его слова. За внешними приемами, которые мельком обозначил Ортега в своей статье «Дегуманизация искусства», такими, как «нечеловеческая пристальность к микромиру чувств, социальных отношений и характеров», кроется импульс воззвания читателя к внутреннему созерцанию, к его художественной интуиции. Только пропустив через себя его творчество, можно с долей уверенности говорить о принципах его поэтики. Что я и попытаюсь сделать. Итак, внутрь себя.
Но я согласен с Ортегой в другом: как художник, задачу свою Пруст выполнил. Он отрешается от «человеческой» реальности, углубившись в чувственно-душевные переплетения своего сознания, за чем и следует читатель.
Пруст не как тонкий психолог, но как глубокий философ человеческих отношений и характеров, взрыхлил землю нашего восприятия, покоящуюся на устоявшемся дне тихой реки, подняв муть осадка нашего сознания, в водах которого после прочтения Пруста мы находим казусы своей внутренней жизни и казусы отношения к жизни как к таковой, прежде взрыхлив с особой тщательностью и скрупулезностью дно своего чувственного восприятия жизни.
Отсюда, читая его произведения, можно прийти к выводу, что он поэтизировал наши собственные мысли и переживания, так близкие нам в повседневной жизни, поэтому не требующие от Пруста больших усилий в их изображении. Но с должным восхищением нужно признать, что этот человек проделал огромный труд в перенесении с филигранной точностью словами на бумагу мозаику эмоций и чувств, которые мы, благодаря его гению, воспринимаем как свои с легкостью и некоторой известностью, в связи с переживанием их в прошлом, которое Пруст пытается вернуть в долгих поисках «утраченного времени».
Пруст мастерски переворачивает ценности вещей и эмоций, предпочитая возвышенным чувствам, патриотизму, смелости, доблести и т.п., изображение мимолетных, каждодневных эмоций с присущей ему глубиной и тщательностью. Даже такое возвышенное и поэтизированное чувство, как любовь, Пруст и здесь представляет не как монументальный столп, пронизывающий все существо человека, которого охватило это всеобъемлющее чувство, а как ту же мозаику чувств и эмоций, сложив которую из восприятия тонких черт любимого человека, незначительных движений его рук и ног, вздохов и поворота