Письма о кантианской философии. Перевел с немецкого Антонов Валерий. Карл Леонгард Рейнгольд
человеческого знания, демонстрируют самые возмутительные образцы его эффективности и силы.
Ее, которую никогда не призывали в качестве арбитра по самым незначительным пустякам, обвиняют все громче в нарушении мира в самом важном деле человечества; и в то время как ее притворство…
О победе над старыми предрассудками с криками триумфа заявляют безбородые мальчишки: встают мужчины и в присутствии публики обвиняют их в государственной измене человечеству, доказывают, что они демонстрируют противоположное тому, что открывает Бог, и оттачивают, сами того не зная и не желая, изношенное оружие венной веры и неверия.
– Сравните наши академии наук и искусств с общественными и тайными обществами, которые под всевозможными названиями и предлогами работают над увековечиванием нашей незрелости, и чье отличие в том, что они имеют заранее намеченный авторитет, чтобы загнать разум в угол сразу с нескольких сторон; и судите, какая из этих двух столь противоположных видов обществ в настоящее время является более процветающей и активной?
У кого из двух больше участников, больше рвения в своих начинаниях и более многочисленная и восприимчивая аудитория для демонстрации? – Признавая, наконец, что у веселья и деспотизма, возможно, никогда не было столько поводов жаловаться на разум, разум никогда не имел столько оснований опасаться чего-либо плохого со стороны обоих. До тех пор, пока посредством протестантской Реформации он только устранял те предрассудки, которые противопоставляли свободу одного и произвол другого в иерархической структуре, он не имел против себя ничего, кроме неправильно понятого интереса обоих.
Но как только она пойдет дальше и утвердит принципы, рядом с которыми не может существовать ни празднество, ни деспотизм, нет ничего более определенного, чем то, что оба они соберут все силы, которые им дает их старое владение, чтобы подавить голос своего врага.
Скоро им не понадобится для этого никакого другого предлога, кроме постоянно растущих злоупотреблений, которые наш пишущий сброд практикует со свободой прессы и гласности, и которые в конце концов, вероятно, заставят даже более благоразумных служителей религии и государства рассматривать известные противоядия, отменяющие свободу одновременно с разнузданностью, как меньшее зло.
Вы попросили меня написать вам свое мнение о вероятном исходе всех этих явлений вместе взятых. Если я теперь признаюсь вам, что это мнение прямо противоположно вашему, то я знаю, что говорю вам что-то очень парадоксальное. Но я также знаю, что на данный момент ваше сердце на моей стороне, и поэтому надеюсь с гораздо большей вероятностью прийти к соглашению и с вашей головой.
Ваше письмо достаточно точно описало ту суету, в которой в настоящее время находятся дела разума в нашей стране в отношении религии; и как бы ни потеряли индивидуальные черты вашей картины