Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня. Евгений Костин
пружина исторической «самости» России сжалась до своего возможного предела, и сейчас она неумолимо распрямляется. И этот процесс уже и не зависит от самой России; начинает действовать логика неких всемирных исторических закономерностей, какие определяют и сам ход истории, и ее будущие итоги.
Потому-то Россия не страшится самых ужасных исторических последствий, так как в ее коде записана невозможность существования в ином, чем полная независимость и самостоятельность, состоянии, и даже возможность собственной гибели не может остановить ее развитие, и в катастрофическом направлении, может быть, ее теперешний «бег».
«Проклятие Петра»: почему Россия всегда лезет туда, где ее не ждут?
Конечно, прошло исторически совсем немного времени (с точки зрения «большой» истории), но вполне достаточно, чтобы Россия приняла свою новую систему координат. По существу, и даже не геополитически, хотя это будет иметь прямой выход на глобальные взаимоотношения с миром, но Россия обязана определиться с а) своей проекцией будущего («образом будущего») и б) обозначить и объяснить самой себе, чем была ее собственная история до переворота начала 90-х годов, включая советский опыт. Заметим в этом месте, что в первую очередь именно его, этот опыт, необходимо отрефлектировать. И, наконец, понять, что же произошло за последние 30 лет с Россией, какое историческое «зияние» ей пришлось преодолеть.
Россия в определенной степени в целом как некая глобальная национальная матрица несет на себе отражение специфических черт отдельного русского человека. Она в гораздо большей степени вертикально унифицирована ментально и культурно со своим народом, чем современное западное постиндустриальное и новое цифровое общество. Там разрыв между индивидом и социумом достиг своих предельных величин, и государство воспринимается всего лишь, как внешний регулятор отношений между субъектом и объектом, между человеком и социальной средой. Не то в России, в ней до сих пор государство чувствует себя ответственным за каждого отдельного человека, а индивид привычно считает, что это нормально, когда государство заботится о нем, и убежден, что в этом и заключается его главная функция.
Та самая русская архаика, о которой я, не уставая, пишу в своих книгах, является, как ни странно, тем самым спасительным кругом для самой России и ее людей, как и для других подобных обществ в мире (не отвлекаясь в данном месте в сторону, укажем только на два примера такого же типа государств современного человечества – Китай и Индию). В этой «архаичности» заключено их преимущество перед атомизированным и дисперсным западным типом общества, в которых внутренние связи практически отсутствуют на глубинном уровне. Они, эти связи, выхолощены крайне отрывочным и несистемным образованием, деградировавшими эстетически и содержательно формами культуры, эти процессы усилены новой идеологией относительности, повальным атеизмом и отсутствием всяческой идеальности (в самом широком