Хозяйка. Рассказы о людях и нелюдях. Марина Васильевна Струкова
Мы с ней подружками были, ровесницы. Другие, бывало, про меня шепчут: «Ведьмина дочка», а Нинка не сторонилась, вместе со мной в клуб ходила, на пару в поле работали. Всем делились. Не вынесла я её слёз, решилась на неслыханное. Пришла домой, матушкину заветную книгу вынула из сундука…
Старуха перевела дыхание, передвинула зачем-то горшок с геранью на подоконнике. Татьяна слушала с горящими глазами.
– Дальше, дальше что?
– О том, какие слова наговаривают, и что делают, сказать тебе не могу. Но пообещала Нинке, что муж будет к ней каждую ночь ходить.
– Ох! И что потом?
– Нинка жила на краю села, одна. И вот заметили – только солнце сядет, ныряет к ней в дверь мужик, но по темноте не разобрать, кто. Однако народ у нас любопытный, и как-то два парнишечки решили подсмотреть, что делается у молодой вдовы? А вернулись в страхе. Мол, сидит за столом Нинка, а напротив – её муж. Гимнастерка в земле, в крови, лицо белое, глаза, словно стекло. Я наведалась к ней днём. Спрашиваю, довольна ли? А Нинка говорит: «Не знаю. Придёт, сядет и молчит. Разит от него мёртвым духом. И всё страшнее становится и уже трудно узнать. Уходит под утро. Вот и всё. Казалось, что любым бы его приняла, но только чувствую – не он это, а сила в нём чужая. И сила та им движет. А душа далеко. И когда уходит, всегда оглянётся, словно позовёт». Через несколько дней нашли Нинку в саду – повесилась. Вот как поперёк судьбы идти.
– Анна Петровна, а подняла бы ты моего мужа! – Воскликнула Татьяна.
– Видно, мой рассказ тебе не впрок. – Старуха встала, зашаркала на кухню, загремела посудой, показывая, что разговор окончен.
– Я не Нинка. Вешаться не побегу. А только тоска берёт. Хоть бы посмотреть ещё на него, да постепенно привыкнуть к мысли, что невозвратно теряю. Он ведь внезапно умер, не болел. Выпил жидкость, которой раковину я чищу, да через час и преставился.
– А чем чистишь? – Полюбопытствовала старуха.
– «Утёнком». Разит от него крепко. Мой дурень с похмелья возомнил, что там спирт. А там кислота. Посмотрел бы на этикетку!
– Судьба. Каждый баранчик будет за свою ножку повешен. – Покачала головой Анна Петровна, принесла с кухни пакет с горохом, откинула угол скатерти, высыпала горку, стала перебирать.
– Мы ведь с тобой не чужие. Ты моей матушке сестра двоюродная, уж как она тебя почитает, святая, говорит, ты женщина. Никому в помощи не отказываешь. Я, кроме денег, и сметаны принесла, и яиц три десятка, и сало. – Татьяна стала выкладывать из сумки дары.
– Бесстрашная ты баба, как я посмотрю. – Старуха убрала со стола. Отнесла на кухню горох, вернулась к гостье.
– Так что, поможешь горю? – Не отступалась та.
– Нужен будет клочок от мужниной вещи, фотография. Предавала его земле?
– Сама знаешь, вчера схоронили.
– Я про панихиду. Если поп отпел и землёй могилку посыпали крестообразно – заговор бессилен.
– Не предавала. Не верую в Бога.
– Вот какие времена – в экстрасенсов веруют, в мертвецов ходячих веруют, в чёрного кота и то веруют, а в Бога не веруют.
– Поможешь,