Нарисуй мне в небе солнце. Наталия Терентьева
неуловимой для неподготовленного человека. Если Ника не хотел отвечать, его невозможно было заставить сказать ничего путного.
Сейчас директор стал что-то напевать, как будто не обращая на меня никакого внимания. Так мы и ехали. Я терялась в догадках – и насчет него, и насчет себя, что такое со мной, почему я подчиняюсь этому человеку, – а он негромко напевал. Пел директор хорошо, почему-то по-украински. Я не стала спрашивать, слушала неизвестную мне красивую мелодию.
– Как у вас в личной жизни? – легко спросил директор.
– Все хорошо в личной жизни, – постаралась без заминки ответить я.
Не говорить же мне с ним было, как когда-то с Волобуевым – откровенно и искренне. Нет, здесь все совсем по-другому. Да и что я могла сказать? Что живу теперь одна, в бабушкиной квартире, немного тоскую от одиночества, но к маме обратно не переезжаю, привыкаю к самостоятельности, а то у меня и так детство затянулось… Что я люблю народного артиста, а он мне покровительствует, да и только? Смотрит добрыми глазами и не дает в обиду? Интересно, что бы Ника ответил. Но я о Волобуеве даже не обмолвилась. К чему? Это мое тайное, точно не с директором этим делиться.
– Я-я-сно… – протянул директор и снова стал напевать.
– А у вас как в личной жизни? – спросила я через некоторое время.
– У меня? – засмеялся Никита Арсентьевич. – Ты, что, Кудряшова?
– Мы на «вы», – напомнила я.
– Вы что, Кудряшова, – тут же поправился директор, – разве вы не знаете, что я счастливо женат?
Я не нашлась что ответить. А зачем тогда я еду с ним? Но ведь я не для того еду, чтобы… Чтобы – что? На прямой вопрос, поставленной самой себе, ответа у меня не было. Даже если он где-то глубоко внутри меня и прятался, я его наружу не пустила. От этого мне стало нехорошо.
– Открыть окошко? – покосился на меня директор. – Вы что-то бледная. Не беременная?
Он спрашивал серьезно.
– А что, Кудряшова, как вы думаете, я же должен знать. Вот вы не пьете, не курите. А почему? А вдруг Марат вас взял на работу, а вы нам р-раз – и в декрет ручкой помашете. А мы на вас рассчитываем. И придется вам три года ни за что деньги платить.
Директор говорил легко, как будто несерьезно, а я по-прежнему не могла понять, шутит ли он или на самом деле хочет что-то обо мне узнать. Может быть, я неверно поняла его приглашение? А как я его поняла? Как признание в… В чем? Какое слово тут подойдет?
На мое счастье, мы подъехали к Сретенке. Добираться отсюда до дома мне было крайне неудобно, но я говорить ничего не стала.
– Спасибо, – кивнула я, открывая дверь.
– На здоровье, – кивнул мне в ответ директор. – Мне, конечно, отсюда очень неудобно возвращаться, но раз уж вам так надо было на Сретенку…
Я во все глаза смотрела на Нику. Он издевается надо мной?
– Мне?
– Шучу, Кудряшова. Ну, как вы не можете привыкнуть к моим шуткам. Ничего, будем работать в этом направлении. Хотите, я завтра вас на репетицию подвезу?
Я точно знала, что директор живет где-то