Стихи о любви (сборник). Тимур Кибиров

      Как сказано уже, дышала тьма

      в очке предвечным ужасом. В фольклоре

      дошкольном эта мистика дерьма

      представлена богато. Толстый Боря

      Чумилин, по прозванию Чума,

      рассказывал нам, сидя на заборе,

      о детских трупах, найденных на дне,

      о крысах, обитавших в глубине

      сортира, отгрызающих мгновенно

      мужские гениталии… Кошмар…

      Доселе я, признаюсь откровенно

      (фрейдист, голубчик, ну-ка не кемарь!),

      опаску ощущаю неизменно,

      садясь орлом… В реальности комар

      один зудел. Что тоже неприятно…

      Еще из песни помнится невнятно

      смерть гимназистки некой… Но забыл

      я рассказать о шифере, о цвете,

      в который наш сортир покрашен был,

      о розоватом яблоневом цвете,

      который вешний ветер заносил

      в окошки над дверями, о газете

      республиканской «Коммунизгме жол»

      на гвоздике… а может, жул… нет, жол.

      Был суриком, словно вагон товарный,

      покрашен наш сортир. Когда бы Бог

      мне даровал не стих неблагодарный,

      а кисть с мольбертом, я бы тоже смог,

      как тот собор Руанский кафедральный

      живописал Моне, сплести венок

      пейзажный из сортира – утром чистым,

      еще не жарким, ярким и росистым,

      когда пирамидальный тополь клал

      тень кроны на фасад его, и в жгучий

      июльский полдень – как сиял металл

      горячих ручек, и Халид могучий

      на дочку непослушную орал,

      катавшуюся на двери скрипучей,

      и крестовик зловещий поджидал

      блистающую изумрудом муху

      под шиферною крышей, и старуху

      хакуловскую медленно вела

      к сортиру внучка взрослая и долго

      на солнцепеке злилась и ждала.

      А на закате лучик, ярче шелка

      китайского, и тонкий, как игла,

      сочился сзади сквозь любую щелку,

      и остывал спокойный небосвод

      в окошке с перекладиной. Но вот

      включали свет, и наступала темень

      в окошке и вообще во всем дворе.

      И насекомых суетное племя

      у лампочки толклось, а у дверей

      светились щели… Впрочем, эта тема

      отдельная. Любимый мой хорей

      тут подошел бы более… В Эдеме,

      как водится, был змий. В моей поэме

      его мы обозначим Саша Х.

      Ровесниками были мы, но Саша

      был заводилой. Не возьму греха

      на душу – ни испорченней, ни гаже

      он не был, но труслива и тиха

      была моя натура, манной кашей

      размазанная. Он же был смелей

      и предприимчивей. И, может быть, умней.

      Поэтому, когда пора настала,

      и наш животный ужас пред очком

      сменился чувством новым, он, нимало

      не медля,