Загадка Бернулли, или Закулисье «Спортлото». Николай Вингертер
стволом в деревянной кадушке. У них на столике был пломбир с засахаренными ягодами клубники, чайник, кувшинчик с горячими сливками и любимые им заварные пирожные, на которых он, выбирая из меню, не заметив ее ироничную улыбку, настоял.
– Да ты, оказывается, сладкоежка, – сказала она.
– Что поделаешь! – вздохнул Розенский, разливая чай. – Водится такой грешок.
– Учту на будущее, – сказала Арумова, осторожно принимая от него чашку горячего напитка.
Но в её словах слышалось несравненно большее и многообещающее в начавшихся между ними отношениях; выдавали её и глаза – в них тоже рождалось нечто большее, чем простое любопытство, с которым она ранее смотрела на Розенского.
И для Розенского была маленькая победа, он считал, что смог добиться расположения этой женщины, почти не сомневаясь, что скоро услышит встречное предложение, – она его пригласит к себе.
Арумова думала иначе, испытавшая многое на своём веку, она давно была склонна к тому, что мало что зависело от неё самой, от её воли в том, как складывалась её жизнь; верила, что всё то, что с нею происходит – предначертано судьбой, этот молодой человек в её жизни тоже не случайный, с ним должна познакомиться ближе.
2
Розенскому Михаилу приходилось бывать в разных квартирах прежних возлюбленных. В них случалось всякое: порядок и беспорядок, чисто и не очень, но почти всегда не было ощущения уюта, несмотря на то, казалось бы, что они принадлежали молодым женщинам; жилье больше бывало похоже на сдаваемые внаем меблированные комнаты, временное, куда только и приходят, чтобы переночевать, всё было пропитано запахами духов, помады, какой-то химии, словно после только что закончившейся генеральной уборки, как в общественных местах, чтобы не допустить распространения инфекции-заразы. Может быть, это было связано с тем, что неустроенной была их личная жизнь, а это отражалось на быте.
У Арумовой было по-другому. Уютом пахнуло на него, как только он вошел в квартиру. Понятно стало сразу, что здесь его ждали, и ждали по-особенному, пахло чем-то очень вкусным, только приготовленным. Если прежде, как только он появлялся в квартирах своих подруг, почти с порога начиналось именуемое любовью сумасшествие физически соскучившихся людей, срывавших с себя и друг с друга одежду, теперь было всё иначе. Его встретили с улыбкой на губах и светящимися радостью глазами, которые он запомнил с прошлого свидания; было желание прикоснуться к ним, прикоснуться просто, в немом приветствии, чтобы замереть на мгновение в ожидании чего-то большего; но не смел, остановленный интеллигентной внешностью хозяйки, с которой были невозможны такие фривольности; она и одета была подчеркнуто нарядно, что было очень непривычно для Розенского, хотя и сам он для этого визита одел лучшее из своего скромного гардероба: был он в сером твидовом пиджаке, черных хлопчатых брюках, белой рубашке с синим галстуком и поношенных, но еще очень приличных лакированных коричневых туфлях. На Арумовой было длинное золотистого шелка платье с декольте, на шее повязан