Дорогой друг. Перевод Елены Айзенштейн. Ги де Мопассан
волнам волос ребенка. Мать удивилась.
– Ну, она не сбежала, это удивительно. Обычно она позволяет целовать себя только женщинам. Вы неотразимы, мосье Дюруа.
Он покраснел, не отвечая, и легким движением покачал девочку на своей ноге.
Мадам Форестье приблизилась и вскрикнула от удивления:
– Ну, смотрите! Вот Лорин приручена, какое чудо!
С сигарой во рту подошел Жак Риваль, и Дюруа поднялся, чтобы уйти, боясь каким-нибудь неосторожным словом испортить исполненное дело; труд его завоеваний начался.
Он простился и нежно пожал маленькие ручки женщин, а потом с силой пожал руки мужчинам. Он заметил, что у Жака Риваля рука была сухой и горячей и сердечно ответил на его пожатие; что касается Робера де Варана, его рука была влажной и холодной и текла, скользила между пальцами; рука папаши Вальтера была холодная и слабая, без энергии, без экспрессии; а у Форестье – толстая и теплая. Его друг сказал ему вполголоса:
– Завтра в три часа, не забудь.
– О нет, ни о чем не беспокойся.
Когда он очутился на лестнице, его первым желанием было спуститься бегом, такой страстной была его радость. И он поспешил, перескакивая через две лестничные ступеньки. Но вдруг заметил большое зеркало на втором этаже, в котором скакал пришедший, торопившийся ему навстречу; и он тотчас остановился, пристыженный, как будто его уличили в вине.
Потом он посмотрел на себя внимательно, изумленный по-настоящему красивым видом молодого человека. Затем с самодовольством он улыбнулся, вышел из своего образа и очень низко, церемонно поклонился себе, как приветствуют великих людей.
Глава 3
Когда Жорж Дюруа оказался на улице, он забеспокоился о том, что ему предстоит сделать. Он желал убежать, мечтать, идти вперед, грезя о будущем и дыша нежным ночным воздухом; но его преследовала мысль о серии статей, требуемых папашей Вальтером, и он решил сразу вернуться, чтобы приняться за работу.
Он шел большими шагами, достиг Больших бульварав и пошел на улицу Бурсо, где жил. Его шестиэтажный дом был населен двадцатью супружескими семьями буржуа и служащих; поднимаясь по лестнице, грязные пролеты которой освещал зажженными спичками, где валялись бумаги, бумажки от сигарет, остатки кухонной кожуры, он ощущал отвратительно брезгливое чувство, спешку выбраться оттуда и поселиться в чистых апартаментах с коврами, так, как жили богатые люди. Тяжелый запах пищи из выгребной ямы человечества; застойный запах грязи и старых стен; никаким движением воздуха нельзя было изгнать его из этого жилища, заполненного сверху донизу.
Комната молодого человека на пятом этаже представляла собой как бы глубокую дыру в огромной траншее Западной железной дороги, на самом выходе из туннеля, рядом с вокзалом Батиньоль. Дюруа открыл свое окно и облокотился на ржавую железнодорожную опору.
Рядом с ним, в глубине темной дыры, три красных неподвижных знака напоминали вид грубых глаз животного; немного дальше были видны другие, и потом другие, и еще дальше.