Дорогой друг. Перевод Елены Айзенштейн. Ги де Мопассан
комнаты, поклеенные серыми обоями с голубыми букетами, имели столько подозрительных, старых пятен, старых темных пятен, о природе которых трудно было сказать: раздавленные насекомые или масляные пятна, пятна от жирных пальцев с помадой или мыльная пена для умывания. Это он чувствовал постыдной нищетой, нищетой, обрамлявшей его Париж. Раздражение поднималось в нем против бедности собственной жизни. Он сказал себе, что сразу же нужно съехать отсюда, чтобы завтра же закончить это бедственное существование.
Пыл работы вскоре вернулся к нему, он снова сел за стол и заново начал искать фразы, которыми можно лучше рассказать о странной и очаровательной физиономии Алжира, этой прихожей глубокой и таинственной Африки, Африки бродячих арабов и неизвестных негров, соблазнительной и неизученной Африки, которая иногда показывает нам в общественных садах невероятных животных, напоминающих творения из сказок фей, страусов, этих экстравагантных кур, газелей, божественных коз, удивительных и гротескных жирафов, серьезных верблюдов, чудовищных гиппопотамов, бесформенных носорогов и этих чудовищных братьев человека – горилл.
Он почувствовал туманно мысль, которая к нему пришла, он сказал бы ее, может быть, но не мог сформулировать записанными словами. Беспомощность взбесила его, и он снова поднялся, его руки повлажнели от пота, кровь стучала в висках.
Его взгляд упал на листок с бельем для прачки, принесенный вечером консьержем, его вдруг охватило невероятное отчаяние. Вся его радость исчезла в секунду, вместе со всей его верой в себя и с верой в будущее: все кончено, все пропало, и он ничего не сотворит, ничего не будет. Он почувствовал пустоту, неспособность, бесполезность, осужденность.
И, повернувшись, он оперся локтями на окно в тот самый момент, когда с яростным и внезапным шумом из туннеля выходил поезд. Поезд шел туда, через поля и равнины, к морю. И в сердце Дюруа вошло воспоминание о родителях.
Он, этот транспорт, собирался пройти рядом с родительским домом, всего в нескольких лье от его жилища. Он снова увидел его, свой маленький дом, на вершине холма над Руаном, и огромную долину Сэны на въезде в деревню Кантелю.
Его отец и мать держали маленький кабак2 «Прелестный вид», с недорогой едой и танцами под аккордеон, куда приходили обедать по воскресеньям буржуа из пригорода. Они хотели сделать из своего сына мосье и устроили его в коллеж. Занятия закончились, а бакалавриата не было, и он уехал, чтобы стать офицером, полковником, генералом. Но отвращение к военной службе было так сильно, что через пять лет он мечтал попытать счастья в Париже.
Он приехал, но его время прошло, несмотря на молитвы отца и матери; хотя их мечта улетела, они хотели сохранить сына возле себя. В свою очередь, он надеялся на будущее; он увидел грядущий триумф через события, еще неясные в своем роде, так что он уверенно знал, что сумеет воплотить их и поддержать.
В полку он имел успехи, удачу и любовные приключения
По-видимому, подобный кабачок, или un petit cabaret, une guinguette изображен на картине Ренуара «Завтрак гребцов».