Красный снег. Александр Пензенский
уже в полный рост, выписывал над головой ременные восьмерки и голосил во все горло:
Увидела матушка
С высокого терема,
С красного окошечка,
С хрустального стеколышка.
«Чего ж, мило дитяко,
Невесел гуляешь,
Ходишь припечалившись?»
Первый зверь выскочил из чащи на дорогу, раза в два крупнее немаленького Трефа, понесся по санному следу, рассекая широкой грудью морозный воздух. За ним выскочили еще два волка, поменьше, пристроились в фарватер. Расстояние между троицей и санями хоть и медленно, но сокращалось. Маршал уперся локтем в заднюю стенку, посадил на мушку ближайшего хищника, но медлил. Он представил, как красивый зверь споткнется на полном скаку, перевернется в воздухе и рухнет, окрашивая снег красным. Вспомнил мертвых собак на Симановском подворье – и зажмурился.
Родимая матушка!
Чего ж мне веселиться:
Все дружки-товарищи
Нойма поженилися,
А я, добрый молодец,
Холост, не женат.
– Стреляйте, господин Маршал! Стреляйте!
Но Маршал спрятал револьвер, стащил с головы бобровую шапку и, размахнувшись, что есть силы швырнул на дорогу. Вожак пронесся мимо, даже не замедлив бег, а двое молодых волков вцепились в мех, начали драть треух на части. Из леса на дорогу выскочили еще три серые тени, присоединились к дележке, рыча и огрызаясь друг на друга. Вожак какое-то время мчался за санями, но, видно, не чувствуя за спиной поддержку сородичей, перешел сначала на рысь, после и вовсе на шаг и в конце концов совсем остановился, сел на снег, задрал к небу голову и снова завыл, уже разочарованно и тоскливо.
Маршал, не моргая, смотрел на удаляющуюся серую фигуру, пока она совсем не скрылась в ночной темени, потом отвернулся, лег на спину, вытер пот со лба. Старков продолжал орать, охаживая лошадей кнутом:
«Пойдем, мило дитятко,
В когород гулять,
Невесту выбирать.
Выберем невесту,
Саму-саму лучшу —
Купеческу дочку».
«Родимая матушка!
Это не невеста,
Во моем во доме
Это не хозяйка.
Во