Пандемониум. Дон Нигро

      КАРНЕГИ (поет).

      (Он входит через сетчатую дверь на крыльцо дома Фрика в Питтсбурге, веселый, невысокий мужчина с аккуратной седой бородой и чувством юмора, напоминая одновременно и Сократа, и мужчину с игровой доски «Монополии». Продолжает петь, подходя к скамье, чтобы сесть рядом с ФРИКОМ).

      (КАРНЕГИ и ФРИК наблюдают закат).

      Хороший у тебя дом, Генри. Самый комфортабельный в Питтсбурге. (Вороны каркают). Только слишком много ворон.

      ФРИК. Прошлым вечером, прогуливаясь по склону холма к кладбищу, я услышал громкий шум, поднял голову и увидел огромную стаю гулей, летящих на юг. Сегодня вороны. Все сейчас летят на юг, Эндрю.

      КАРНЕГИ. Тебе нужно купить оркестрион.

      ФРИК. Оркестр? Да что, черт возьми, я буду делать с оркестром?

      КАРНЕГИ. Не оркестр. Оркестрион. Один из тех больших музыкальных инструментов, которые используют на каруселях. Ты поставишь его на крыльце. И каждый день у тебя будет карнавал.

      ФРИК. Адди говорит, что я должен отдавать больше денег на благотворительность.

      КАРНЕГИ. На библиотеки, где каждый может научиться, как помочь самому себе. Но ни единого цента индивидуумам. Человек, который живет на пожертвования заразен для окружающих. С тем же успехом можно поджигать деньги, чтобы раскуривать от них сигары.

      ФРИК. Я хочу покупать больше картин. Искусство говорит со мной. Хотя по большей части я не понимаю, что именно оно говорит. В этом оно схоже с воронами. Мельницы, Голландские интерьеры. Полы в клетку и двери, открывающиеся в потайные дворики. Темнота и свет. Я бы отдал все, что угодно, за умение рисовать, как Рембрандт.

      КАРНЕГИ. Я бы отдал все, что угодно, чтобы увидеть Лилиан Рассел обнаженной.

      ФРИК. Вермеер продолжал рисовать тот же угол той же комнаты, тот же стол, тот же стул, ту же девушку, снова и снова, с минимальными изменениями положения и акцентирования. Гипнотизирует абсолютно. Реальность неисчерпаема, для настоящего художника. И такая загадочная.

      КАРНЕГИ. Я тоже нахожу живопись загадочной. Особенно Рубенса, у которого, похоже, была нездоровая одержимость огромными, потными, большеногими женщинами с гигантскими ягодицами. Этого я совершенно не понимаю. Иеронима Босха я понимаю. На одной картине Босха изображен демон, присевший на корточки и срущий монетами. И клянусь Богом, лицо этого срущего монетами демона, один в один лицо Джея-Пи Моргана, большой отвратительный нос и все такое. Если бы я не знал, что такого быть не может, то подумал бы, что старина Джей-Пи