Закон семьи. Анне Штерн
голову так тщательно, словно чьи-то взгляды могут у них что-то отнять?
Хульда кивнула: Берт был прав. Столичная мода предоставляла больше свободы. Юбки оголяли ноги аж до колен, а то и выше; многие современные дамы ходили с непокрытыми головами.
– Мне нужно к беременной, которая живет в ортодоксальной семье.
– Чем вы заслужили такую честь?
Акушерка заколебалась:
– Вы же знакомы с моим отцом?
– Конечно. Талантливый художник! Очень жаль, что он давно покинул наш замечательный квартал. Мы с ним часто вели беседы об искусстве и курили сигары.
– Сейчас он живет в округе Шарлоттенбург. Я слышала, что у него квартира с ателье и окнами до потолка. Я там еще ни разу не была. – Хульда набрала воздуха и добавила скороговоркой: – Во всяком случае он поддерживает контакт с евреями через академию искусств. Я имею в виду с другими евреями, из Галиции.
– С бедными евреями, – сказал Берт, насторожившись.
Он был прав: жители квартала Шойненфиртель не блистали образованием и достатком, в отличие от еврейских банкиров и адвокатов, проживающих в районе реформистской синагоги в Шарлоттенбурге. Скорее, наоборот: они были беспросветно бедны.
– И теперь одному из них понадобилась еврейская акушерка, – добавил Берт. Это был не вопрос, а констатация факта.
Хульда содрогнулась. И снова нехотя кивнула:
– Всё так. Я не кричу на каждом углу о своем происхождении, вам это известно. Меня не воспитывали религиозной, я не соблюдаю праздников. Кроме того, согласно еврейской традиции, человек считается евреем только по материнской линии, а это не мой случай. Иногда все же встречаются люди, которым такая наполовину еврейка, как я, более по душе, чем вообще никакая. Я охотно помогу: ведь это моя профессия. Роды есть роды, хоть с мезузой[5] на двери, хоть под деревянным распятием.
– Ваши новые клиенты наверняка другого мнения, – предположил Берт. – В Шойненфиртель религии отводится значимая роль. Вы были там в последнее время? Там есть улицы, где на лавках торговцев еврейские надписи попадаются чаще немецких. А моя борода просто смехотворна по сравнению с шикарной растительностью, украшающей тамошних мужчин.
– Меня не интересуют лавки и бороды, – вставила она. – Я лишь хочу помочь появиться на свет здоровому ребенку.
– Только не говорите потом, что я вас не предупреждал. Шойненфиртель, моя голубушка, полон не только евреев, но и всевозможных других персонажей. Сомнительные художники, барыги, проститутки… С таким же успехом вы можете принимать роды на луне – так далек этот великолепный сумасшедший дом от нашего образцового Шёнеберга.
Хульда с любопытством оглядела Берта, глаза которого, несмотря на предостережение, излучали энтузиазм.
– Неужели? Вы так благосклонно отзываетесь о нашем округе? Бедность, проституция, спекулянты… здесь этого добра тоже хватает в избытке.
– Возможно, – согласился он. – Однако в сравнении с кварталом Шойненфиртель
Прикрепляемый к косяку двери в еврейском доме свиток пергамента, содержащий часть текста молитвы «Шма».