Странствующая труппа. Николай Лейкин
деревянные мостки. Впрочем, дабы дойти до дома лесничего, Котомцеву и Суслову пришлось шагать по изумительной грязи. Стояла осень. Был октябрь на дворе. Вскоре они остановились перед подъездом, выходящим на улицу, на медной дверной доске которого была выгравирована надпись: «Вадим Семенович Гусин», и позвонились в колокольчик. Им отворила горничная.
– Дома барин? – спросил Котомцев.
– Нет, они в отъезде.
– А барыня?
– Барыня-то дома… – протянула горничная, подозрительно осматривая потертые пальто посетителей, и спросила: – А как об вас сказать? Кто вы такие?
– А вот передайте ей наши карточки, – сказал Котомцев и полез в карман. – Давай твою карточку, – отнесся он к Суслову.
– Откуда? У меня карточек никогда и не бывало.
Горничная взяла карточку, на которой под короной было написано: «Артист Анатолий Евграфович Котомцев», и захлопнула дверь перед самым носом посетителей. Через минуту она снова появилась в открытой двери и уж другим тоном заговорила:
– Пожалуйте, пожалуйте. Барыня очень просит.
Котомцев и Суслов вошли в светленькую прихожую с ясеневой вешалкой, ясеневым диваном и ясеневым столиком, поставленным перед зеркалом в ясеневой раме. Горничная сняла с них пальто. Котомцев взглянулся в зеркало, взбил прическу и, крякнув, перешел в гостиную с множеством филейного вязанья на мягкой мебели. Лампы были под шелковыми абажурами, украшенными кружевами. Стоял кабинетный рояль, поодаль от него – гармони-флейта, на рояле лежала скрипка. В гостиной никого не было, но вскоре в нее вышла лесничиха, закутанная в оренбургский пуховый платок и с сильными следами пудры на лице. Очевидно, ее застали врасплох, и наскоро накинутый на плечи платок скрывал некоторые неисправности туалета. Это была маленькая, кругленькая женщина лет за тридцать, блондинка с кудерьками на лбу и не лишенная пикантности.
– Артист Анатолий Евграфов Котомцев, – отрекомендовался Котомцев. – А это мой товарищ по сцене, Суслов.
– Крещен Ексакустодианом, но для удобства прошу звать просто Егором Васильичем. На Ексакусто… тьфу! На это имя я больше даже и не откликаюсь, – вставил свое слово Суслов.
– Очень приятно, господа, очень приятно… Прошу покорно садиться, – заговорила хозяйка и, усадив гостей, и сама уселась на маленький диванчик, уютно прислонившись к спинке его. – Неужели вы приехали давать спектакли в нашем захолустном Гусятникове?
– Вообразите, да… – отвечал Котомцев. – Буду говорить прямо, по душе… – начал он.
– Ты уж, Котомцев, не утаивая ни единого слова, не щадя ни родства, ни дружбы, по чистой совести и правде… – перебил его Суслов и захихикал.
– Молчи… Буду перед вами говорить откровенно… – продолжал Котомцев. – Вы женщина образованная, а потому поймете меня. Ваше имя, отчество позвольте узнать?
– Ольга Сергеевна, – дала ответ хозяйка.
– Мы захудалые актеры, Ольга Сергеевна. Долго ждали ангажемента на зимний сезон, да так и не дождались. Не потому не дождались, чтобы уж хуже других были, а просто