«Восход Черного Солнца» и другие галактические одиссеи. Генри Каттнер
из-под огромной меховой шапки, которую не снимал даже в помещении.
– «Коль был бы пьян я вечно от драк, любви, вина…» – процитировал он Альфреда Хаусмена, отодвигая ногой стул. – А впрочем, не важно. Выпейте, джентльмены.
Миллер бросил взгляд на Слейда, затем наклонился через стол.
– Вернемся к Пику Семьсот, – сказал он. – Мне бы хотелось…
Бельгиец хлопнул пухлой ладонью по столу.
– Вы меня спрашиваете про Пик Семьсот? Что ж, слушайте. Раньше я не стал бы рассказывать, поскольку не желаю вам смерти. Но сейчас я пьянее обычного и потому, возможно, умнее. Мне все равно, жив человек или мертв. Двадцать лет я не был ни живым, ни мертвым. Я не думал, не чувствовал, не существовал как человек. Я лишь ел, пил и пытался забыть. Если хотите отправиться на Пик, я укажу дорогу. Вот только смысла в том никакого нет.
Он выпил. Миллер и Слейд молча переглянулись.
– Если вы туда пойдете, – сказал Ван Хорнунг, – то оставите здесь свою душу, как это было со мной. Вся штука в том, что мы вовсе не господствующая раса. Мы пытаемся достичь вершин, но забываем, что на этих вершинах уже могут обитать другие. Да, я расскажу вам, как добраться до Пика. Но если уцелеете, вас ничто больше не будет интересовать.
Миллер снова посмотрел на Слейда, который нетерпеливо махнул рукой.
– Рискну, – сказал Миллер бельгийцу. – Объясните дорогу.
В полумраке арктических сумерек Миллер шел следом за проводниками-эскимосами по заснеженным склонам в направлении Пика Семьсот. Поход длился уже много дней; они все больше углублялись в сухую морозную тишину. Проводники нервничали. Они знали, что их северные боги ненавидят пришельцев, вторгающихся в священные земли, к которым принадлежал Пик Семьсот. Раскосые глаза недоверчиво наблюдали за Миллером из-под меховых капюшонов.
У того на поясе висел пистолет. Двое эскимосов уже сбежали, скрывшись во мраке долгой ночи. Двое оставшихся шли с ним лишь потому, что боялись пистолета больше, чем богов Пика Семьсот. Пока еще боялись.
Крутые склоны Пика почти нависали над головой. Нигде не было видно пути, по которому можно было бы на эту гору взобраться. Но эскимосы спешили так, словно уже заметили четкую тропу. Миллер ускорил шаг; его все сильнее охватывало беспокойство.
Шедший впереди эскимос вдруг упал на колени и стал рыться в снегу. Миллер закричал, слыша, как его голос глухо отражается от каменных стен. Но когда он добрался до проводников, один из них обернулся и, мрачно улыбнувшись, произнес на своем родном языке длинное слово, которое могло быть и целой фразой.
– Ариартокасуаромаротит-тог, – сказал эскимос. – Ты тоже скоро уйдешь.
В голосе слышалась смесь угрозы, предостережения и удовлетворения. Проводник похлопал меховой перчаткой по снегу.
Миллер наклонился. Сквозь снег проглядывала сверкающая лента, которая огибала уступ и исчезала из виду. Грубая кристаллическая поверхность отбрасывала красные и голубые тени. Здесь, в белом безмолвии горных вершин, она