Агентство ЖЭК БЛЭК. Или не тот пропал, кто попал…. Раяна Сол
и гостями тоже. Эти ей не страшны. Глаза поставит:
– Какие такие парпоровые сервизы с розовыми коллерами?! Не было у нас таких, барин. Вот те крест. И перекрестится.
А глаза честные, пречестные. Как такой не верить? Верили.
А парпору у них и вовсе без счету. Розовый подавай. А розовый Марфуша племяннику вчерась на свадьбу подарила. Благодарили уж. В ноги падали. Кормилицей величали. Приятственно.
Так что, лишь бы Козьма не приехал. А от остальных отбрешется.
Козьма не приехал, и это было странно. Приехал с барином новый приказчик. Назвался Степаном. Мелкий, вертлявый. У, от этого, пожалуй, еще больше боспокойства. И главное то, вкруг барина вертится, подойти не даёт.
А барин был хмур, и осунулся слегка, так что одежда его, богатая, но давно не глаженная и не чищенная висела мешковато. Куда только камердинер смотрит? Глаза запали и появилось в них нечто такое, что слова приветствия замерли у Марфы на губах. Да так там и остались.
Барин молча вылез из коляски, и пошёл в дом, даже не взглянув на протянутую руку жены. Той пришлось вылезать самой.
Барыня хоть и была похожа сама на себя, однако же тоже молчалива и бледна. Следом выскочила девчонка. Настенька. Последней выступила толстая нянька. Француженка. Он куталась во многочисленные манто и брезгливо морщила нос:
– Рюссая, дерррревня! Миль пардон…
Марфу перекосило. Как будто русские бабы дурней? Дитё не воспитают.
Но Настя подбежала к этой мегере и что-то по-детски залепетав, потащила ее в дом.
Приехали в дорожной коляске, вещей немного. Велели подготовить спальни и кабинету барскую.
Ну готовить то пришлось не только кабинету, а вообще готовить. Девки крутились. Кухня пышила самыми разнообразными ароматами. Марфе пришлось лезть в закрома. А она этого ох как не любила. Оттого и хихикали девки, зная эту её нелюбовь. И шептались по закоулкам. А то ишь повадилась. У них то каша на столе, а у Марфы сомятинка томленая до прозрачности, и грудинка, пирожки с визигою, варенье брусничное. Красота.
Лезть пришлось долго, потому как закрома находились в глубоком подвале, там же был обустроен ледник. Пышные ея формы то и дело застревали то в одном проёме, то в другом. А Павлушечка тут как тут крутился. Юродивый наш. Стоит в носе ковыряет. В одной руке баранка, в другой калачик. На кухню уже заглянул. Выклянчил. Да еще издевается, поганец:
– Хороши пироги, а только, если начинки переложить, то глядишь и лопнут по шву, ай досада выйдет. Швы то у вас знатные, знатные. И в бочину тычет, эдак пальчиком. А швы и вправду трещат, слова подтверждаючи.
– Шёл бы ты отсюда, дуррра-чок. – в последний момент смягчила она слово нелестное, а то, кто этих юродивых знает, вдруг да самому Михаэлю Архангелу нажалуется, а тот и приложит её по маковке. Да и, чего скрывать, прав он, в чём-то. Ибо обширные телеса мешали дышать, вылезали в самых ненужных местах и пошиву одежды требовали специального и материи вдвое больше положенного. Допущенная до припасов, она иной раз пряталась в подвале и, закрывшись на засов, снимала обильную