Агентство ЖЭК БЛЭК. Или не тот пропал, кто попал…. Раяна Сол
с утра на крыльцо. Пузо голое, волосатое, потягивается. А мужик ему энту рыбу прямо в харю суеть, мол идите, барин, всё, как сказали, сделали. Цельна бочка карпов по вашему требованию.
Барин в рыбу вгляделся, а рыба в него. И глазом то ему подмаргивает, вроде как завлекательно, хвостиком плещет.
Так он чуть не поседел, в обморок плюхнулся. После уж самогонкой отпоили, когда разобрался. Ору было…
– Нехристи, вы что удумали?! К живой рыбе зеркало на пузу вязать?! Идиоты олигофренические…
А мужики что, стоят шапки мнут. Ну ты, барин, тебе виднее, а мы что…
Хоть не запорол за такое непотребство и то ладно. Хотя, конечно, им досталось и от барина, и от баб своих же….
Ну вот и Марфа подумала, какого спрашивается приперлися, на зиму глядя. Если же хоть на три дня задержатся, снега такие лягут, до весны не выедешь.
Хозяева молчали, как мышь под веником. Смотрели в тарелку. Барин так и вообще почти не ел, по сторонам только зыркал, барыня два листика капусты прихватила, по тарелке повозила, тоже есть не стала, побрезговала. Настенька о чём-то щебетала с нянькой, где-то вдалеке звякали тарелки, под потолком кружила последняя в этом году муха. Жужжала натужно, не сдаваясь холодам и времени. Но время, или холод, победили муху, в последний раз, кувыркнулась она в воздухе и упала.
Хорошо так упала, видно целилась. Барину в тарелку. Барин посмотрел на муху с интересом. Определенно она понравилась ему больше телячьей котлетки, ибо, в место того, чтобы разораться неприличным образом, он поднял муху за крылышки, задумчиво повертел и сунул в рот. Настенька захихикала, а барыня побледнела так, что на лбу венки выступили, вскочила, и прижав ко рту платочек батистовый, выбежала вон.
– Чудны дела, твои Господи, – еле слышно пробормотала Марфа и сославшись на дела, вышла вон.
– А я тебе говорю, он еще в Питере таким был, – барский камердинер, осоловевший после еды и самогону, наконец-то разговорился. И, вытирая потный лоб рукавом форменного камзола, вещал то, о чём ему, по всей видимости, говорить воспрещалось. Но очень хотелось. А если хочется, то можно…
– Он уж почитай год такой смурной ходит. Приказы чудные отдает. То двери велит закрыть наглухо, а окна забить досками, то вот мухоту ему ловили всей кодлой.
– Зачем, прости Господи? Неужели суп варить? – ахнула кухарка, всплёскивая руками и приживая их к необъятной груди.
– Тебе бы всё суп да каша на уме, дура! – Рявкнул на нее ражий мужик Андрейка, скручивая пальцами большую цигарку. В усадьбе он значился конюхом, но и по другим делам был мастер, о чем свидетельствовали громкие звуки с его стороны сеновала. Девки его любили, за что, неясно, но уходили от него довольные.
Камердинер осоловело икнул, белый парик съехал на одно ухо, отчего вид у него сделался, как у лихого разбойника. Кое-как сведя глаза в одну точку, он тыкнул пальцем кухарку, аккурат в толстый бок, хихикнул:
– Можа и в суп, нам не докладывалси, а можа зелие варил какое в энтой, своей лаборутории.
– Это чегось такое