Калейдоскоп юности. Эрнст Паулевич Лютц
за ним, Эрика, – попросил я. – Эрнст-кун неплохой парень, у него есть голова на плечах и человечность, хотя он старательно её скрывает. Ему трудно, и это длится уже второй год. Не хотелось бы, чтобы он попал в неприятности из-за того, что ему не хватит сил или он начнёт враждовать с окружающими.
– Хорошо, я постараюсь. Мне и самой грустно смотреть на то, как он не может примириться с миром.
– Да, хотя выбор всё равно должен сделать он сам… – я прерываюсь от того, что впереди показывается тёмная фигура. В такой жаркий и солнечный день, когда и я, и Эрика, надели лёгкую одежду, трудно не обратить внимание на человека в чёрном, да ещё с длинным рукавом. Но даже не это характерно для него. Он сам, как будто, нёс тьму вокруг себя.
– Привет, Клечек-кун! – здороваюсь я, когда мы оказываемся рядом.
– М, – он смотрит на меня пристальным, ощупывающим взглядом, словно хочет пробраться в мысли. – Добрый день, сенпай. Hallo, Erica…
– Привет, Эрнст, – моя любимая не собирается переходить на немецкий, и на секунду в лице Эрнста мелькает неудовольствие.
– Как твои дела, Эрнст-кун? – решаю перевести его внимание я.
– Как обычно, – пожимает он плечами. – Надеюсь, что и у Вас всё хорошо, – он даже не спрашивает, а утвердительно предполагает, не давая мне права на продолжение диалога. Какой же он жёсткий в общении. Так и чувствуется корка, которой он покрывает свою личность. – Я пойду, с вашего позволения, – бросает он и собирается продолжить путь.
– Что собираешься показать на летнем фестивале? – пытаюсь зацепить его я.
– М? – он останавливается на середине поворота и смотрит ещё более пристально в попытке добраться до моих мыслей. – Песню.
– Даже так?! Раньше ты не сочинял стихи, насколько я помню…
– Я переведу. Коммунистический марш, который пели рабочие, бастующие против режима Гитлера в Германии, – он сказал это с таким ядом и надменностью, словно пытался обвинить меня в национализме лично. Мне стоило больших усилий, чтобы не измениться в лице от таких слов, горечь от них жгла в самое сердце.
– Это очень хорошая песня, наверное. Но одобрят ли?
– Конечно нет, – хмыкнул он. – Но мне будет приятно, что её прочтут те, кто надо, перед тем, как не одобрить, – он точно это со зла. И точно с намёком на инцидент с дискомом. Он добавил чуть тише. – Гитлер тоже не одобрил песню, кстати.
– Ты не считаешь, что слишком утрируешь, сравнивая студсовет с Гитлером? – осторожно спрашиваю я.
– Хм, – он натянуто улыбнулся мне. – Ну это же ведь просто народная песня. В фольклоре всегда сгущаются краски, чтобы явственнее отобразить проблему. Если почитать некоторые хайку позднего периода эпохи Эдо, то в них тоже будет видна неприкрытая критика социальных проблем и неравенства.
– Ха, – без улыбки усмехаюсь я. – Но ведь там не было обвинения в национализме…
– Да, потому что национализм в Японии никогда и не был проблемой. Со времён Чёрных кораблей до сегодняшнего