Мой сын. Первобытный менагер. Анатолий Агарков
ужасные хищники тираннозавры, которые убивали и поедали даже себе подобных. Они возомнили себя хозяевами Голубой планеты. Один даже попытался перекусить гуляющей волшебницей.
В неописуемую ярость пришла Фата Моргана. Она топнула ногой, и все вулканы выстрелили в небо из своих жерл – потекла раскалённая лава, чёрный пепел покрыл содрогнувшуюся землю, плотный дым закрыл её от солнечных лучей. Наступил конец всему живому. Зло усмехнулась злая волшебница делу рук своих и улетела в Мировое Пространство.
Но прошли тысячелетия. Рассеялся дым, и заголубело небо. Дожди смыли пепел, и зазеленела трава, потянулись к солнцу побеги новых деревьев. Из глубин океанов вышли на сушу оставшиеся в живых организмы. И вновь воспрянула жизнь – появились удивительные птицы и рыбы. Стада животных пересекали бескрайние прерии. Родился первый человек. Потом людей стало много. Они создавали цивилизации и строили города. Они изобретали машины и разводили животных.
Однажды Моргана заглянула на подзабытую уже планету и подивилась её живучести. Она с любопытством приглядывалась к новым обитателям, пробовала принять их облик, и ей понравилось. Дела влекли в просторы Вселенной, но она дала себе зарок почаще заглядывать на эту выжившую после её гнева голубую планету. В просторах океана присмотрела остров, обустроила его по своему вкусу и скрыла туманами от нежелательных визитов беспокойных людей….
Я умолк и поглядел на своих детей. Даша спала, тонюсенько посапывая. Вероника, пятилетний Спиноза, смотрела на меня широко распахнутыми глазами:
– Папа, а если Фата Моргана зальёт весь мир дождями, ты найдёшь к нам дорогу?
Я поцеловал её в лобик:
– Спи, мой маленький. Даже если мир расколется пополам, я всё равно буду с вами в урочный час.
Легко поставил чуждое лишнему весу тело в вертикальное положение. А Вероника перебралась к сестрёнке и обняла её пухлой ручкой.
В кресле спала жена капитана Марселя. Я нежно коснулся её губ. Она не ответила на поцелуй, но прошептала:
– Наступило утро, и Шахерезада прекратила дозволенные речи.
До утра ещё было далеко. До полуночи оставался только час. Я оделся и спустился вниз. Сел в машину, поехал по неспящему городу. Меня ждал деловой фуршет, где за серьёзными речами шипели, лопаясь, пузырьки шампанского и шелестел принуждённо женский смех. Кроме бизнесменов здесь было много чиновников с видом, будто от них действительно что-то зависит. Еще больше звезд местной эстрады и театров – просто млечный путь какой-то.
Зачем я здесь сам не пойму: ничего содержательного не услышал – то ли дань моде, то ли поддержка престижа. В Нью-Йорке, говорят, полжизни кладут, чтобы с правильными людьми встретиться на фуршете. А тут….
Вернулся домой ближе к утру и, увидев на нашем супружеском ложе трех безмятежно спящих барышень, почувствовал, будто меня провели. Вроде бы говорил о деле вроде бы с деловыми людьми, а результат нулевой. Достаток, о котором мечтал,