До февраля. Шамиль Идиатуллин
на верхнюю папку-скоросшиватель, серого картона, заманчиво древнюю, пухлую и строгую по сравнению со скучными пластиковыми или растрепанными стопами на скрепках.
Аня открыла ее, быстро пробежала первые строки, подняла бровь, перелистнула несколько пожелтевших страниц, хмыкнула, закрыла папку и аккуратно положила ее на пол рядом с креслом. Сдержать легкое кряхтение при этом не получилось: физические упражнения еще в школе давались Ане с трудом.
Она взяла вторую рукопись, пробежала начало, перебросила несколько листов, хмыкнула громче и уже не так бережно водрузила поверх первой забракованной папки. Взяла третью, вчиталась, застонала и разжала пальцы. Папка шлепнулась поверх первых двух и криво сползла на пол. Аня глянула вниз, явно выбирая между необходимостью поправить конструкцию и нежеланием трогать рукопись снова. Победила брезгливость.
Аня отряхнула руки, вынула из кармана санитайзер, но, прежде чем пустить его в дело, без особой надежды открыла очередную папку, выглядевшую поновее, пластиковую голубую. И неожиданно рассмеялась.
На титульном листе пачки, схваченной стандартным скоросшивателем, стандартным же шрифтом «Times New Roman» значилось: «У.К.-В. Недостойский. Наказание преступления».
Аня, ухмыльнувшись, открыла первую страницу и начала читать. Улыбка постепенно сошла, лицо стало внимательным, потом озадаченным. Аня перевернула страницу и, не отвлекаясь от чтения, медленно уселась в скрипнувшее кресло, убрала санитайзер и крем, потом так же медленно выбралась из куртки, не глядя расстегнула сапожки и стащила их.
Она забралась коленками на кресло и с детской жадностью пожирала текст, упершись локтями в стол. Аня часто дышала, пальцы бродили по виску, будто поправляя несуществующие очки. Другой рукой она прижимала уже отлистнутые страницы, которые норовили закрыться и отбрасывали на строчки густую кривую тень. Аня досадливо дернула рукопись ближе к лампе и, нахмурившись, перечитала: «Игра в изысканнораскиданный бисер, затеянная запятнанными краской листами и плотнокартонными объемами в мрачно зловонном аппендиксе за прямой лифтовой кишкой, сулила материальный выигрыш только неполноценному разумом существу».
Аня мотнула головой и решила: нет. Не так. Просто: коробки и пачки газет рассыпались по темному закутку за лифтом.
Глава пятая
Коробки и пачки газет рассыпались по темному закутку за лифтом. Свет из окон над лестничными пролетами сюда почти не доходил, зато были слышны возня, сопение и постукивание.
Квартирная дверь щелкнула замком и медленно раскрыла небольшую щель, перехваченную цепочкой. На площадке светлее от этого не стало: в квартире висел такой же полумрак, совсем не разбавленный излучением бормочущего телевизора.
Старуха, одетая в просторный цветастый халат, сердито рассмотрела из-за цепочки парня в синей униформе. Тот ползал по плиточному полу, собирая газеты и то и дело задевая плечом, каблуком, коленом стенку, дверь квартиры или лифта.
– Чего надо? – вопросила старуха строгим басом.
Парень замер в неловкой позе, встал на колени и распрямился.