Шрам. Элис Бродвей
материнской любви. Сейчас мне холодно и одиноко, никому здесь нет до меня дела.
Мел посапывает. Негромко, но стоит мне различить эти звуки, и они не дают мне покоя. Я не могу уснуть. Встану, пожалуй, пройдусь по коридору до угла и обратно: устану и тогда сразу засну.
«Я гостья, а не пленница», – едва слышно напоминаю я себе.
Дверь кабинета открывается беззвучно. За порогом мне сразу дышится свободнее. Я иду по коридору и вдруг вижу полоску света – она пробивается из-под двери, ведущей в музей…
«Я просто загляну туда на минутку».
Бесшумно прокравшись по ступенькам, я оказываюсь за стойкой приёма посетителей. Каменные ступени на противоположной стороне широкого фойе манят меня, и я мчусь по ним вверх, выглядывая по пути во все окна. Из окна на первой лестничной площадке я вижу перед музеем охранника. Отпрянув в сторону, чтобы меня не было видно с улицы, я пробираюсь к стендам, где собраны материалы о наших легендах. Меня тянуло именно сюда с того мгновения, как я вошла в музей.
Здесь призраки. Мерцающие бесплотные силуэты прошлого. Одного я мысленно вижу очень чётко – это отец, он ведёт меня за собой, улыбается, говорит: «Скорее, вот самое интересное». Папа ходил на выставку каждую субботу и видел её будто в первый раз: он смотрел вокруг любопытными глазами ребёнка и улыбался, как влюблённый.
Может, это и была любовь. Возможно, отец так встречался с ней: глядя на картинки к легенде о Белой Ведьме. Миранда, моя настоящая мать, – живое воплощение образа Белой Ведьмы. Говорят, она была очень красива. Я долго жила, даже не предполагая, сколько всего от меня скрывали. Правда оказалась куда сложнее любой выдумки. Я родилась среди пустых, а мою мать изгнали, потому что она полюбила отмеченного мужчину.
Теперь я стою перед Белой Ведьмой и искренне жалею, что не знала своей родной матери. Ведь она умерла почти сразу после того, как дала мне жизнь. Сквозь стеклянную крышу на изображение Белой Ведьмы падает лунный свет, и она кажется очень бледной. Странно, что я не замечала своего сходства с ней, пока Обель не велел мне нарисовать Белую Ведьму в тот день, в студии. Я будто рисовала автопортрет, но не глядя в зеркало. А Обель ещё сказал, что моя мать даже больше похожа на Белую Ведьму, чем иллюстрация в книге.
Я всегда знала только одну мать – мою строгую и немногословную маму, чья любовь всегда была со мной, и я думала, что так будет всегда. По этой маме я скучаю, стремлюсь в её объятия и мечтаю о её прощении. Для меня она навсегда связана с домом и надёжной защитой. А папа любил их обеих. Не представляю, каково это – любить двух женщин, как папа любил моих мам. Неужели воспоминания о них перепутались у него в голове? Жаждал ли он поцелуев одной, наслаждаясь ласками в объятиях другой?
Я прижимаю ладонь к стеклу, и появляется другой призрак. Оскар. Его ладонь рядом с моей, хотя мы едва знакомы. Как бы мне хотелось вернуться в прошлое, к тем минутам. Или, может быть, оказаться там на несколько дней. Знай я, что мы прощались чуть ли не навсегда, поступила бы я иначе?
Моя рука сжимается в кулак, и мне хочется пробить стекло на музейном стенде.
Эти