Шрам. Элис Бродвей
произносят имена почивших.
Конечно, посещать Зал поминовения не запрещено. Имена читают постоянно, без остановки, зал всегда открыт для скорбящих и тех, кто желает вознести молитву.
Однако ходить в Зал поминовения посреди ночи по меньшей мере странно, даже для религиозных фанатиков. А Джек Минноу к тому же направился туда тайно. Значит, для него было действительно важно оказаться в Зале поминовения именно сейчас, оставив музей – да и меня тоже – без охраны.
Чем больше секретов, тем легче тебя поймать.
Прежде чем свернуться на подушках в кабинете Мел и уснуть, я стараюсь запомнить в деталях всё, что видела этой ночью.
Мне снятся кошка и мышь в лабиринте. Только мышь преследует кошку.
Глава восьмая
На рассвете меня будит Мел. Судя по виду, одевалась она в спешке.
– За тобой прислали, – сообщает она.
– Уже?
Протирая глаза, я незаметно зеваю.
– Сейчас быстро позавтракаем и пойдём, – кивает Мел.
Вот бы выйти через музей и прогуляться по площади – хоть ненадолго увидеть солнце. Но мы открываем дверь в ближайшем к кабинету торце коридора и идём по подземному туннелю, который проложен под площадью и ведёт к тюрьме.
Шагая по холодному каменному коридору, я думаю о Святом и статуе, которая стоит где-то над нами, воображаю, что меня вот-вот раздавят тяжёлые бронзовые ноги Святого. Герои детства нависают надо мной, будто жуткие страшилы из ночных кошмаров. А в кошмарах я знаю толк.
Джек Минноу ждёт нас у входа в тюрьму. Он держится очень уверенно и высокомерно, такое же выражение застыло и на его лице.
«Что же ты делал прошлой ночью?» – думаю я.
Он молча распахивает дверь, и мы следуем за ним.
«Понятно. Сегодня мне предстоит посетить тюрьму».
Охранники открывают тяжёлые, обычно запертые на замок двери, и с каждым новым поворотом я будто удаляюсь от света и надежды.
Наконец мы подходим к тюремным камерам, тёмным, будто пещеры. Здесь не спрячешься от чужого взгляда – мрачные каморки разделены металлическими прутьями. В некоторых камерах узников двое или трое. На нас никто не смотрит.
Это особое место – здесь веет безнадёжностью. Люди брошены в подземелье, оставлены гнить заживо, у них нет выхода.
В самом конце коридора мы упираемся в ряд дверей. За ними отдельные комнаты, скорее всего, для допросов. Последняя камера, у самой стены, темнее других. Это настоящий закоулок ада, сюда не проникает ни лучика света, всё черно.
Джек Минноу останавливается и всматривается в темноту.
– Эй, чернильщик, что спрятался? – язвительно бросает он. – Выходи, покажись нам.
Из глубины доносится шорох шагов, стон, шевелится какая-то тень. Это Обель. Он выползает на четвереньках, щурясь на жалкие отблески света.
Обель похож на ангела с ощипанными крыльями. У него длинные, тёмные, спутанные пряди, а губы сухие и потрескавшиеся. От Обеля исходит