Дикая Флетчер. К. А. Такер
машины Саймона, я тащу мусорный бак к обочине, стараясь не сломать ноготь. Затем возвращаюсь, чтобы захватить серый контейнер для мусора.
За долю секунды до того, как что-то мягкое касается моей ноги, краем глаза я улавливаю движение. Я отпрыгиваю с испуганным вскриком, теряю равновесие и, споткнувшись о бордюр, приземляюсь на задницу рядом с особенно колючим кустом роз. Мимо меня проскакивает огромный енот. За ним быстро следует второй, злобно шикая на меня.
– Проклятье!
Удар был жестким, и я, вероятно, заработала синяк, но сейчас больше всего беспокоит десятисантиметровый каблук, лежащий рядом с моей ногой, отломанный от основания. Я снимаю испорченный лубутен и со всей силы бросаю его в енотов. Но они уже благополучно устроились под машиной и теперь наблюдают за мной, а поток света с крыльца отражается от их глаз-бусинок.
Входная дверь открывается, и появляется Саймон.
– Калла, ты еще здесь?
Он видит меня, растянувшуюся на земле в саду, и хмурится.
– Тим и Сид вернулись, – бормочу я.
Эта парочка перестала появляться в прошлом месяце, после того как большую часть года исправно посещала наш дом по вечерам каждого четверга. Я предполагала, что они либо нашли другую семью для терроризирования, либо их сбила машина.
– У меня было предчувствие, что они вернутся. – Отчим протягивает телефонную трубку. – С Аляски.
Я качаю головой и произношу одними губами: «Меня нет дома», – хотя уже слишком поздно.
Кустистые брови Саймона изгибаются дугой, он ждет, вытянув руку. Он все равно никогда бы меня не прикрыл. Психиатр в нем верит в то, что проблемам нужно смотреть в лицо, а не избегать их.
И моя самая большая проблема, по словам Саймона, это мои отношения с Реном Флетчером. Или отсутствие таковых, потому что я почти не знаю этого человека. Я думала, что знаю его, когда набирала его номер и слушала его голос, представляя себе комнату, дом и человека на другой стороне. Конечно, я знала, как выглядит мой настоящий отец. Мама показывала мне его фотографии: мужчина с растрепанными волосами цвета арахисового масла и мягкими серыми глазами, в сине-черной клетчатой куртке и джинсах в середине августа, гордо стоит возле ряда самолетов. Мама назвала его суровым красавцем, и я каким-то образом поняла, что она имела в виду, не осознавая этого в своем юном возрасте.
Иногда папа не отвечал, и я оставалась потерянной весь день. Но в других случаях, когда мне везло, я заставала его только пришедшим или уже уходящим. Мы разговаривали минут пятнадцать или около того, о школе, о моих друзьях или о занятиях, которыми я увлекалась в то время. Говорила в основном я, но я почти не замечала этого, с удовольствием болтая. Мама говорит, что папа никогда не был болтуном.
Еще она сказала, что мы никогда не будем жить вместе как семья. Что жизнь моего отца на Аляске, а наша – в Торонто, и от этой реальности никуда не деться. Я рано научилась принимать этот факт. Я не знала ничего другого. Тем не менее я всегда просила папу прилететь навестить меня. Ведь у него были все эти