Скорбная братия. Драма в пяти актах. Петр Дмитриевич Боборыкин
магистру Петербургского университета, сотруднику «Века» и «Эпохи» братьев Достоевских, переводчику, глубокому знатоку европейской философии и науки. Кленин, «шеллингист и народник», – разумеется, Ап. А. Григорьев, для опознания которого хватило бы и одного «шеллингиста», философской ориентации столь редкой в 1860-е в России, что из литературно заметных фигур не остается никаких других вариантов. В других персонажах легко угадываются И. С. Тургенев (Погорелов), А. Н. Серов (Бурилин), Н. А. Некрасов (Карачеев).
Однако сводить пьесу к портретам нет никаких оснований, хотя бы потому, что собственно портретных зарисовок в ней нет, а характеризовать ее лишь как сцены, зарисовку знакомой среды и конкретного жизненного эпизода означает существенно суживать ее содержание. Известная репортажность письма Боборыкина, его склонность подчеркивать реализм/натурализм своих произведений (что критиками будет сводиться к фотографичности – на это, в свою очередь, он косвенно будет отвечать уже в романах, говоря о фотографии как о произведении искусства, о снимках, в которых есть и рука мастера, а не простой отпечаток действительности[20]) приведет к тому, что этой стороной и будут нередко ограничиваться. Но Боборыкин, на что претендовал он сам, не был лишь простым обладателем фотографического аппарата – он умел делать снимки, выбирать кадр и умел в том числе работать ножницами и клеем, монтировать.
Эффект простого воспроизводства действительности отпадет, стоит лишь задать вопрос – когда именно происходит действие драмы? И мы сразу же обнаруживаем, что разные моменты, разные конкретные указания ведут нас в разные стороны. Так, из биографии Ап. Григорьева (в том числе из материалов, опубликованных вскоре после его смерти Страховым, и, несомненно, хорошо известных Боборыкину) известно, что расставание с его последней длительной связью, Марией Федоровной, приходится на 1862 г., время его отъезда в Оренбург – и после этого разрыва он возвращается, пропившийся почти до нитки, в Петербург в том же году, активно работает, пьет, редактирует и переводит, сидит в долговом отделении, и в итоге умирает ранней осенью 1864 г.[21] Тем самым время действия определяется, если следовать за биографической рамкой Григорьева, прообраза одного из двух главных действующих лиц пьесы, периодом между осенью 1862 г. и осенью 1864 г., а с учетом того, что в конце главный герой умирает, оно относится к сентябрю 1864 г.[22]
В сохранившейся писарской копии драмы, по которой она печатается в данном издании, рукой[23] Е. И. Якушкина, хорошо знавшего и Боборыкина, и тот писательский и журналистский круг, который он описывал, напротив фамилии второго главного действующего лица, Элеонского, указан прототип – Н. Г. Помяловский. Если согласиться с такой трактовкой, то действие относится скорее к концу 1862 – осени 1863 г., поскольку в начале октября 1863 г. он скончался от гангрены (ранее, в сентябре месяце, пережив острый припадок белой горячки – той, от которой страдает Элеонский, в отличие от хронического алкоголика
Повествуя о Доде, но во многом обороняясь от упреков в свой адрес, Боборыкин, например, замечает: «Но есть фотографии и фотографии. У А. Доде снимки с действительности равняются очень часто самому строгому творчеству» [Боборыкин П. Д. Воспоминания… Т. 2. С. 361].
Описание похорон Григорьева, отметим попутно, сохранилось лишь в изложении Боборыкина, в повести «Долго ли?..», напечатанной в кн. X «Отечественных Записок» за 1875 г. [см. воспроизведенный текст: Иванов-Разумник. Аполлон Григорьев // Григорьев А. А. Воспоминания / Ред. и коммент. Иванова-Разумника. М., Л.: Academia, 1930. С. 663–672].
Впрочем, сам Боборыкин любил повторять из «Гамбургской драматургии» Лессинга ответ на вопрос «Отчего умирает героиня?» – «От пятого акта».
По наблюдению над сходством почерков, сделанному С. А. Миллер. См. ее статью: Миллер С. А. Рукопись драмы П. Д. Боборыкина… С. 247, 248.