Скорбная братия. Драма в пяти актах. Петр Дмитриевич Боборыкин
но различных по реакции. Решетников во многом заводит дневник, чтобы делиться своими страданиями, выговаривать уязвленность, не решаясь бунтовать. Примечательно, что один эпизод из дневника Решетникова, переживание о возможности или невозможности пройти мимо швейцара в дом, где живет Курочкин, издатель «Искры», который был должен ему денег, прямо рифмуется с сохранившимся в воспоминаниях одного из ключевых сотрудников «Современника» (а в дальнейшем соредактора «Отечественных записок») Г. З. Елисеева эпизодом из жизни другого писателя-разночинца – Левитова (в свое время едва ли не самого известного из всего этого круга). Елисеев вспоминал, как «еще во времена существования “Современника” пришел к М.Е.<Салтыкову> на квартиру и, кажется, по его же приглашению покойный Левитов, чтобы поговорить о представленной им в редакцию “Современника” статье. М.Е. был дома. Но, вероятно, не предупрежденный о приходе Левитова лакей не только его не принял, но по его неказистому платью отнесся к нему с обыкновенным лакейским высокомерием. Левитова это возмутило и он написал М.Е. обидчивую записку, в которой, титулуя его вашим превосходительством, наговорил ему пропасть разных неприятностей. Это сильно взволновало Салтыкова и он долго не мог забыть записки Левитова»[27].
Переживание социальной и культурной пропасти, отделяющей нигилистов (как поповичей, так и других разночинцев) от «хорошего» общества, – и в том числе восприятие как оскорбительных попыток со стороны принадлежащих к последнему вести себя с ними как с равными – замечательно передано в мемуарном очерке Николая Успенского о Тургеневе, в эпизоде первого знакомства с ним: «Мне очень хотелось с вами познакомиться, – начал Тургенев, опускаясь в кресло, – хотя заочно я знаю вас давно, по вашим рассказам, которыми всегда запасаюсь на дорогу, чтобы не скучать… Мы с вами, кажется, земляки?
– Я уроженец Тульской губернии, Ефремовского уезда.
– В Ефремовском уезде, близ села Каднова, у меня есть именье, где я, впрочем, почти никогда не бываю… Я люблю свою родину – село Спасское, на границе Чернского и Мценского уездов. У вас, я слышал, есть кто-то из родных в Чернском уезде?
– Мой дедушка, сельский дьякон…»[28].
Впрочем, вернемся к хронологии: сцена, открывающая III акт, в кабинете редактора, в которой даже по одному описанию обстановки угадывается кабинет Некрасова, страстного охотника, характеризует обстановку «дружеских обедов» 1855–1857 гг. и ближайших к ним – опыте заключения «обязательного соглашения»[29]. В этот период между Чернышевским, как воплощением новой ориентации, новой программы журнала, и прежним привычным кругом литераторов дворянской культуры Некрасов выбирает, пытаясь совместить обе стороны (со стороны Григоровича, Дружинина, Тургенева, Анненкова и др., радикальное неприятие, отталкивание от Чернышевского и его круга, в том числе сугубо стилевое[30]). Для такого хронологического несоответствия у
Елисеев Г. З. Воспоминания // Шестидесятые годы: М. А. Антонович. Воспоминания. Г. З. Елисеев. Воспоминания / Вступительные статьи, коммент. и ред. В. Евгеньева-Максимова и Г. Ф. Тизенгаузена. М., Л.: Academia, 1933. С. 399. Отметим, что тот же Елисеев замечает, что это отнюдь не была черта случайного лакея, некое qui-pro-quo – сам рассказ о случае с Левитовым он помещает после общего суждения: «В Михаиле Евграфовиче долго оставались традиции условного дворянского декорума относительно внешности, одежды, обращения и т. п., и он на молодых литераторов, пренебрегающих этим декорумом, смотрел как на людей “необнатуренных”, как он выражался, и естественно остерегался вступать с ними в более близкие отношения» [Там же. С. 398–399].
Успенский Н. В. Из прошлого: Мемуары. http://az.lib.ru/u/ uspenskij_n_w/text_0170.shtml
Ведущие литераторы того времени – Тургенев, Толстой, Григорович, Островский – обязывались отдавать свои новые сочинения исключительно в «Современник» и печатать в других местах лишь в случае отказа редакции. Соглашение оказалось нереализуемым на практике – почти у всех участников нашлись намного более ранние уже оговоренные соглашения с другими изданиями, которые надобно было исполнить и т. д., но шум от соглашения был очень велик [вызвав в том числе ряд карикатур – см., напр.: Евгеньев-Максимов В. «Современник» при Чернышевском и Добролюбове. Л.: Художественная литература, 1936. С. 112].
Хрестоматийным сделалось язвительное замечание Тургенева по поводу Чернышевского и Добролюбова, что первый есть змея обычная, а второй – очковая. Неприятие стало вполне публичным фактом при представлении написанной и разыгранной летом 1855 г. в имении Тургенева Спасское-Лутовиново Орловской губернии пьесы «Школа гостеприимства», прямо и зло высмеивавшей Чернышевского в образе бездарного критика Чернушкина. Пьеса была разыграна в Петербурге в доме Штакеншнейдеров 7 февраля 1856 г. (а ранее в т. 133 «Библиотеки для чтения» за 1855 г. Григорович опубликовал одноименную повесть, написанную на основе пьесы). См. о представлении пьесы в Петербурге: Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки (1854–1886) / Ред., ст. и прим. И. Н. Розанова. М., Л.: Academia, 1934. С. 116–120 и комментарии к соответствующим дневниковым записям.