Дыши. Барселоника

      Он подождал, пока я переоденусь в нормальную одежду, и невпопад заметил, что мой наряд навевает ему мысли о торжественных процессиях. Я пошутила, что готовлюсь к своим похоронам. Мне была интересна собственная реакция на слова, которые еще час назад были не шуткой, а главным событием вечера.

      Часть меня считала себя предательницей и трусихой. Другая с трудом сдерживала рвущуюся на физиономию счастливую улыбку и уже строила планы на покупку шато напару с Антоном где-нибудь на Лазурном берегу. Третья пока мудро держала нейтралитет.

      Шутка про похороны не показалась Антону удачной. Он закашлялся. Хотя сначала я с ужасом решила, что он так по-старчески смеется.

      Потом оказалось, у него приступ.

      Пять минут спустя, когда мы, продрогшие, в полдвенадцатого ночи сидели на пороге старо-старинного здания на Сенной, Антон, отдышавшись, произнес то, что поставило крест на нашем прекрасном французском будущем:

      – У меня тоже шизофрения.

      Это не было фразой, которую я хотела бы услышать.

      Святые индуистские коровы! Я будто попала в дешевую трагикомедию.

      – Что значит тоже? – процедила я холодно.

      Он правда считал меня шизофреником? Какое тонкое замечание.

      Антон прикрыл рот ладошкой. По-моему, он таки понял, что ляпнул нечто неуместное. И я бы умилилась с его невинного детского жеста, не будь в этот момент возмущена до глубины души.

      Дальше стало только хуже: его снова накрыл приступ.

      Приступы у него были своеобразные: он обхватывал себя за лодыжки, прятал лицо в коленях и начинал неистово качаться.

      Коровы! Лучше б я этот кофе ему на голову вылила и ушла, куда собиралась.

      – Отведи его домой, – произнес Антон странным тонким голосом. – Он сам не дойдет.

      – Мне что, его тащить? – возмутилась я.

      – Бухарестская.

      – Что?

      – Улица, – Антона по-прежнему сковывал дикий озноб. – Спасибо.

      Отвращение в ту же долю секунды сменилось на всеобъемлющее сострадание. Это произошло так внезапно! Вот только я хотела огреть его сковородой по башке – как уже осознаю, что глажу спутанные волосы испуганного ребенка.

      Младенцы – они же как блаженные. Или наоборот.

      Я помогу ему дойти до дома, решено. Он спас меня – я спасу его. Вот бы только дождь не вернулся.

      Я посмотрела наверх, на темные тучи равнодушного неба. По своду его в этот момент прошла замысловатая молния.

      Я окончательно поверила в Провидение.