Тропой необъявленной войны. Вера Чиркова
все-таки своего… – ворчит она беззлобно, – затянул ребенка на эту каторгу. Ни праздников, ни балов, ни гостей он теперь не увидит… и на девушек тоже времени не будет.
– У отца же хватило чтобы тебя отыскать? – ничуть не унывает Дор, – вот и я найду, не переживай! Лучше давай твои пироги, бежать пора, там дети в подвале заперты.
Упоминание страдающих детей как всегда действует безотказно и вскоре зеленый туман мчит нас своими тайными путями.
– Самое близкое место где я был. Отсюда до имения Горьез всего двадцать лиг, но древни еще никогда не прокладывали туда путь. – удрученно объяснил Дорик, когда духи поставили нас в молодую травку, пробивающуюся из-под плиток садовой дорожки. – Это дом моего друга, мы тут жили в прошлом году, когда проходили практику в приюте.
– Что это за места? – оглядываю смутно знакомые очертания вставших на горизонте гор, облитых закатным золотом.
– Низовья Гавры, – ответил Дор, – дальше поедем верхом, духи уже нашли лошадей.
А он молодец, не теряется и не ждет. Сразу находит выход. но у меня есть способ получше.
– Погоди минутку, – прошу напарника, торопливо черкая короткую записку, – может, удастся добраться быстрее…
– Объяснишь?
– Конечно. Я всегда ношу с собой пирамидку и капсулы переноса, если попадаю в глушь, шлю вестника на ближайшую почтовую башню. Если они ответят – то ухожу туда порталом и ищу ближайшую башню к цели похода. А Горьез богатое имение, у них должна быть портальная башня или хотя бы пирамидка.
– Я уже понял… – огорчился он, – так привык что меня носят духи, что забыл про порталы. Ты прав, так будет быстрее.
– Не огорчайся, – успокаиваю его, получив вызов башни, – помни, мы просто люди, и даже если умеем очень многое, можем что-то забыть, не учесть, не угадать. А на ошибках стараемся учиться и тогда даже они приносят пользу.
Через пять минут мы стояли у вычурной медной решётки перил, защищающих верхнюю площадку портальной башни поместья Горьез.
А где-то очень близко, почти рядом, ругались мужчина и женщина. И голоса у них были злые и какие-то пыхтящие, словно после долгого бега.
– Бросай, дура, – ругался мужчина, – на кой леший тебе эти безделушки! Все равно ведь продать нельзя!
– Все можно… – задыхаясь, упрямо спорила женщина, – я же тебя не прошу тащить.
– Зато я твои сундуки тащу… – зло огрызнулся мускулистый мужчина, вваливаясь на площадку с лестницы, – чего ты, интересно, туда насовала, прежде они легче были…
И тут до него наконец-то дошло.
– Флюра! – взревел носильщик, швыряя багаж на пол, – ты снова за своё!
– И чего так орать, – опуская на пол висевшие у нее на шее связанные из скатертей узлы, пренебрежительно хмыкнула худенькая молодая женщина. – пришли уже.
Определять точно ее возраст я бы не взялся. Ей можно было дать и тридцать лет и двадцать пять, а при желании она вполне могла изображать и юную девчонку. Такие особо ценятся