Региональная идентичность: сущность, характер, опыт изучения. Андрей Мурзин
культурной традиции, самого народного типа на Урале была заметна даже при беглом знакомстве с жизнью края. «Мы проехали лучшие губернии центральной России, -писал сопровождавший в путешествии по Уралу в 1837 году будущего императора Александра II флигель-адъютант С.А. Юрьевич, – и не видели ни такого доброго, богатого, видного, настоящего русского народа, как по нашему тракту от Екатеринбурга до Тобольска; женщины решительнее красивее и здоровее ярославских и костромских, даже одеты ближе к настоящему национальному костюму… Наше воображение о Сибири было совершенно ложное» [5].
Сложившийся в этой среде тип Мамин-Сибиряк именовал «старорусским», обнаруживая его черты у своих современников в конце XIX века. МаинуСибярику словно вторил очеркист В.И. Немирович-Данченко в 1890 году, путешествовавший по Каме и Уралу: «Совсем оригинальный тип пошел отсюда, – писал он. – Рослый, сильный, очень похожий по складу своему на поморов архангельских. Женщины тоже более самостоятельны, чем в России…» [6].
До сих пор мало обращается внимания на то, что некоторые из подобных замечаний и суждений отделяет между собой немалый промежуток времени – полвека и более. Речь, очевидно, должна идти о том, что житель Урала обладал определенным обликом, узнаваемым характером, чертами, выделявшими его среди прочего населения России. Подобное является признаком возникновения в крае особой культурной матрицы, с которой воспроизводился данный устойчивый тип.
После всего вышесказанного не может не возникнуть вопрос: откуда же мог взяться распространенный до сих пор и в массовых представлениях, и в литературе, и в кино тот стереотипный образ уральца как сурового, замкнутого, немногословного увальня? Очевидно, что должно было произойти нечто чрезвычайное, чтобы образ уральца мог так резко «трансформироваться». Со всей определенностью можно утверждать, что в истории Урала ХХ века обнаруживается принципиальная граница. Связана она даже не с 1917 годом, а с созданием так называемого «сталинского Урала». Более конкретно – с периодом индустриализации конца 20-х – 30-х годов.
Если посмотреть на эту вторичную индустриализацию Урала шире, то можно прийти к выводу, что в истории Урала в данный период происходит настоящий переворот. Речь идет даже не о смене технологической базы промышленности края. Нет, изменяется буквально все: происходит новая колонизация Урала (край стал главным районом в стране, куда ссылались подвергшиеся раскулачиванию, сюда было направлено свыше трети всех спецпереселенцев), создается новая поселенческая сеть (строится 28 новых городов), создается новый образ жизни, культурный уклад, декларативно отрицающий какую-либо связь с прежним укладом горнозаводской жизни.
Традиционные «демидовские гнезда» оказались просто затоплены нахлынувшей разношерстной людской массой, маргиналами. Рушатся созданные столетиями традиции и культура уральского труда. На глазах менялся сам тип уральского рабочего-мастерового, со свойственным ему