Оптина Пустынь. История обители и жизнеописания скитян. Отсутствует
Но строился не по прихоти, а по нужде и в особенности потому, что постройки служили для него лучшим средством к оказанию действительной помощи рабочему народу. И постройки начинал он всегда без средств, в надежде только на Бога. В особенности в неурожайные годы, каков был, например, 1839 год. В такое голодное время о. Моисей увеличил работы по постройке большой каменной ограды, начатой в 1832 году, вокруг всего монастыря. В тот злополучный год, когда Господь заключил небо для дождей и земля не принесла плодов, когда пуд муки ржаной продавался по три с половиной рубля (ассигнациями) и доходил до 4 рублей, а мера круп гречневых по 4 рубля, о. Моисей послал сборщиков в северные губернии: Ярославскую, Костромскую, Вологодскую и Тверскую для сбора пожертвований на содержание братии.
Сборщики и в тех местах встретили общую нужду. «Едешь лесами и деревнями, – говорил один сборщик, – а там слышится стон от вопля голодных». Не находя ничего дома, чем бы утолить голод, крестьяне скитались по лесам, сбирали древесный лист, рубили и ели его пополам с мякиной и соломой. А то раскапывали гнилые пни, мешали гнилушки с мякиной и листьями и ими питались. Глядя на великую нужду народа, слезами обливались сборщики, и им было уже не до сбора.
Кроме ограды, о. Моисей начал в то же время строить каменные гостиницы для приезжих, которым доселе служил приютом один деревянный флигелек с мезонинчиком. Для новой гостиницы нужно было срыть гору. Землю срыли и вывезли в озеро, что у берега Жиздры, и насыпали земли на три аршина вышины. Одновременно с этим перевоз через Жиздру был устроен на другом месте. Причем к новому месту перевоза о. Моисей сделал насыпь и обсадил дорогу ракитами, так что теперь озеро осталось лишь по другую сторону дороги, для прачечной и для пожарных случаев.
Строительская деятельность о. Моисея вызвала вначале ропот некоторых маловерных из братии, которые стали высказывать, что самим-де есть нечего, а вот такие постройки затеваются! О. Моисей терпеливо сносил это недовольство, несмотря на то что последнее склонен был поддержать даже родной брат о. Моисея, иеромонах Антоний. Всегда имевший к нему (настоятелю) полное послушание, как к родному отцу, о. Антоний решился, однако, объясниться с о. Моисеем. «Я так думаю, батюшка, – сказал однажды о. Антоний, – уж не оставить ли до другого времени эти постройки? Сами видите, какие трудные времена застали вас за этими делами?»
В это время действительно весь монастырь битком набит был голодными людьми, и у многих из них не было дома и корки хлеба.
О. Моисей остановился, потер себе руку об руку, опустил в землю глаза, пошевелил губами (это была его привычка, когда что обдумывал) и говорит о. Антонию: «Надо оставить. Да!» И, переждав, пока отступил от них подалее келейник, стал внушать о. Антонию вполголоса: «Эх, брате мой! На что ж мы образ-то ангельский принимали? Спасителем нашим клялись! На что ж Он душу-то Свою за нас положил? Зачем же слова любви-то Он проповедал? На то ли, чтобы мы только пред людьми казались ангелами, чтобы великое слово о любви к ближнему повторяли только устами, а на деле втуне