Черный пиар. Фридрих Незнанский
не забирает. Как из забегаловки вышли, еще помню, а вот как домой добирались – для меня до сих пор тайна. Следующее, что помню, – очнулся дома под раковиной, а надо мной стоит мама и испуганно отца зовет. Не поняла она, что со мной, думала, плохо стало. Подошел отец, наклонился, понюхал и говорит спокойно: «Да он же пьяный, надо спать уложить». (Женька-то умудрился до кровати сам доползти.) Вот, а на следующий день нам всыпали по первое число. А брат меня еще выгораживать пытался, говорил, что один виноват, меня споил. Больше мы такого не повторяли. То есть Женька вообще не пил практически потом. А мой следующий раз случился только лет через десять, у друга на свадьбе.
Учеба у Женьки хорошо шла, он еще и мне по институту помогать умудрялся, закончил академию с красным дипломом. И отправили его сразу на Дальний Восток служить. С тех пор мы видеться редко стали. Приезжал он на побывку на несколько дней – и снова в часть. Да и помотался по свету немало. И на Дальний Восток, и в Казахстан, и на границу с Монголией – куда только ни закидывало его. Но надо сказать, ни разу не слышал я, чтобы он пожаловался. Одни то и дело ноют: регион опасный, климат плохой, население дикое, все не нравится, все ужасно. А Женька с каждого нового места назначения такие письма восторженные писал. Я ими, как книгами, зачитывался, оторваться не мог. Да что уж говорить – две войны прошел: в Афгане оттарабанил от звонка до звонка, три ранения, и каждый раз из госпиталя – снова в строй. А ведь командиром был, мог бы за спинами солдат спрятаться, в штабе отсидеться… Женька же всегда в самое пекло лез, под пулями ходил, как под дождем. Скольким ребятам жизнь спас – и не сосчитать. Не успел от Афганистана в себя прийти – через несколько лет Чечня грянула. И он опять туда. Причем по собственной воле. Но не потому, что людей убивать захотелось. Он знаете что говорил? Говорил, мол, ребят жалко, кругом их обложили – и свои, и чужие, причем непонятно еще, кто больше давит. Поэтому, говорил, когда им тяжело, хоть кто-то рядом должен быть, кто поддержать может, помочь. А бойцы его любили как! Описать не могу. До сих пор письма шлют со всех концов света. Благодарят, говорят, что Женька многое в их жизни к лучшему поменял, многому научил. И в Чечне он еще одно ранение заработал, но тогда уже комиссовали, несмотря на протесты его и сопротивление. Практически силой домой отправили. Переживал он страшно…
Тут Зайцев прервался и взглянул на Гордеева, как бы оценивая, насколько внимательно тот слушает.
Гордеев уже длительное время сидел в одной позе не двигаясь, не перебивая рассказчика, не отводя взгляда от блестящей поверхности стола. Со стороны могло даже показаться, что Юрий уже давно витает где-то далеко, но на самом деле он улавливал каждое слово, обращал внимание на малейшие изменения в интонациях Зайцева, от него не ускользнула ни одна деталь из рассказа посетителя.
– Что же вы замолчали? Продолжайте, пожалуйста, – будто очнувшись от оцепенения, попросил Гордеев.
– Да я просто задумался, как бы вам объяснить, для