У меня нет имени. Даниил Азаров
конечно, у них-то ничего не болит.
Пока.
Семён Игнатьевич не любил детей. И не скрывал этого, не упуская случая высказать своё мнение очередной бестолковой мамаше, которая не могла угомонить своего невыносимого отпрыска.
Когда наконец ломота немного отступила, он повернулся к холодильнику. С явным усилием открыл и замер, критически изучая его содержимое. Судя по всему, придётся идти в магазин. Хлопнув белой глянцевой дверью, побрёл в спальню одеваться.
Платяной шкаф из модного когда-то югославского гарнитура пахнул на него спёртой затхлостью с едким привкусом средства от моли. Семён Игнатьевич взял с полки аккуратно сложенные вельветовые брюки, положил рядом, на кровать. Постоял немного, выбрал светлую байковую рубашку в крупную клетку. Снял с вешалки и, кривясь от тупой боли, надел поверх застиранной белой майки. Собрался уже закрыть скрипучие створки, но в последний момент передумал. Он скрылся в недрах шкафа. Отодвинул самую дальнюю стопку одежды, нащупал дрожащей рукой заветную дощечку. Подцепил её ногтем и достал из углубления небольшую жестяную коробочку. Старик сел возле сложенных брюк, держа предмет перед собой, будто сокровище. Долго не решался открыть, затем всё-таки надавил большими пальцами у верхнего края и откинул крышку на тонких жестяных петлях.
Затаив дыхание, Семён Игнатьевич почти с любовью изучал содержимое. Несколько раз тихонько встряхнул, зачарованно прислушиваясь к дробному сухому перестуку.
Наклонил и, как недавние таблетки, высыпал в ладонь полтора десятка пожелтевших от времени детских зубов.
Все они были разных размеров. Некоторые с неровными сколами, когда липкая от крови рука соскальзывала и пассатижи надламывали трофей вместо того, чтобы аккуратно его вытащить. И каждый таил в себе будоражащее воспоминание.
Вот этот – командировка в Усть-Каменогорск. Душный город с вонючим, тяжёлым воздухом.
Этим отметил своё тридцатилетие. Тогда он чуть не попался, разминувшись со случайными прохожими в парке буквально на несколько минут.
А вот два почти одинаковых он добавил в коллекцию, когда скоропостижно умерла жена Людочка. Горе надо было как-то утолять. И больше он не женился. Не смог предать её память.
Сердце учащённо забилось. Но где же самый первый?
Встревоженно обыскал глазами кучку на ладони, заглянул в коробочку и облегчённо вздохнул.
Вот он. Первый.
Соседский поганец, который постоянно смеялся у них за спиной, обзывая Людочку горбатой ведьмой.
Старик облизнул внезапно пересохшие губы.
Хватит на сегодня, слишком он разволновался, даже странно. На лбу выступила испарина. Сергей Игнатьевич ссыпал зубы обратно. Захлопнул коробочку. Нужно собираться, пока боль не вернулась. Ноющий излом потянулся от предплечья, заполз в грудь и куснул в самое сердце. Поморщившись, он наклонился, положил своё сокровище на тумбочку и начал натягивать брюки на худые, испещрённые синими взбухшими венами ноги.
2
Помимо детей, Семён Игнатьевич не выносил лифты.