Возвращение домой. Мартин Ручьев

      Я никогда не думал об этом…

      Я не знаю своего отца, и таких, как я – миллионы. Когда я думаю об этом человеке (сейчас это происходит почему-то чаще, чем в юности), то беру единственную маленькую фотографию, с которой мне улыбается молодой, красивый мужик. А еще в памяти всплывает испуганный (или, скорее, ничего не понимающий) маленький мальчик в больничной палате в Москве. Рядом с мальчиком мама, которая говорит: «Если он будет тебе что-то предлагать, скажи, что у тебя все есть, понял?» Мальчик кивает. А потом он сидит рядом с этим мужчиной, который спрашивает, занимается ли мальчик спортом. Тот отвечает, что занимается плаванием. Мужчина говорит: «Это мать правильно сделала. Если хочешь быть здоров, никогда не бросай бассейн». Потом он предлагает мальчику то ли фотоаппарат, то ли велосипед. И мальчик отвечает: «Спасибо, мне ничего не нужно, у меня все есть…». После этого мужчина уходит, полюбезничав напоследок с медсестрами. Из этого единственного свидания со своим отцом мальчик запомнит и будет потом постоянно вспоминать только то, что отец высокий и что у него залысины на голове. Хотя, когда «деревья были большими», в жизни мальчика, конечно же, было очень много высоких людей.

      Он никогда больше не появлялся и никак не присутствовал в моей жизни. Я ни разу не получил ни письма, ни открытки в день рождения или на Новый год, ни вообще какого-нибудь упоминания о том, что этот человек существует. Хотя много позже я случайно открыл потайное и никогда не открываемое отделение старого шкафа, и нашел там телеграммы и письма, посланные когда-то маме с острова Сахалин, где служил отец и родился я. Тогда ведь не было ни мессенджеров, ни электронной почты. В телеграмме я прочел: «Аленушка, люблю вас и целую четыре глазика!», а в одном из писем: «Здравствуй, мой хороший! Слушаешься ли ты маму?..». Вероятно, это было адресовано мне. Больше некому, ведь у меня нет ни братьев, ни сестер.

      Всю информацию о том, каким он был, я получал от мамы. Она рассказывала, что «дядя Саша» (а я был приучен называть его так) плохо относился к ее родителям, говорил им: «Я не желаю, чтобы ваши грязные еврейские руки касались моего сына» и еще много разного негатива. Не знаю, было ли это на самом деле, что у них в действительности произошло, почему они стали врагами и никогда больше не виделись.

      Спустя годы, когда я в первый раз собирался в служебную командировку за границу, для заполнения анкеты мне пришлось через справочную найти его адрес и телефон. Однажды (сам не знаю, для чего) я набрал этот номер, и попросил у женщины, которая сняла трубку, позвать к телефону Александра Михайловича. Она сказала, что его нет, и просила позвонить позже. Когда я позвонил во второй раз, к телефону подошел мужчина и сказал: «Да, слушаю…». Я молчал, а в голове были какие-то неясные обрывки мыслей. Он все повторял «Да, да…». Я повесил трубку и еще некоторое время размышлял о том, что это, наверное, и есть мой отец. А потом я перестал думать о нем потому, что появилось много других дел. Вот, пожалуй, и все, что касается моего отца. Но почему-то сейчас, по прошествии многих лет, у меня вдруг появилось желание увидеть его или хотя бы что-нибудь узнать о нем.

      Меня вырастила еврейская семья. Сейчас я вспоминаю мацу, форшмак из селедки, которые готовила бабушка и непонятный язык, на котором она иногда говорила. До сих пор помню «О, зóхен вéй, Арон!», а также то, что отвечал ей мой дед: «Говори, Белочка, говори, я понимаю…». Однако, в моем детстве и юности быть евреем считалось чем-то неловким, постыдным, и даже позорным. В общем, от этого нужно было всячески открещиваться, и это нужно было скрывать, в особенности тем, у кого, как у меня, были русские фамилии, доставшиеся от отцов или каким-то другим образом. В школе сверстники выслеживали потенциальных евреев, бегали за ними и дразнили «жидами». Русских, почему-то, никто не дразнил «кацапами», а украинцев – «хохлами» …Помню, как один одноклассник бежал за мной и кричал: «У твоей матери еврейское отчество – Аркадьевна! Мы еще твое свидетельство о рождении посмотрим!!». Среди подростков той поры шла настоящая «охота на ведьм», то есть на евреев (может быть, это было отражением в миниатюре отношения к ним всего советского государства), но я был не самым первым претендентом на еврейство, ведь у меня и моей матери была русская фамилия, доставшаяся нам от «дяди Саши».

      Все родные маминого отца погибли