Гонка за смертью. Бен Гэлли
с разрезом на груди беззвучно зашевелил губами. Он мог бы и не стараться: вопрос был риторическим.
– Назовем тебя «Амин», – предложил писец, уже водя пером по папирусу.
Бородатый человек у него за спиной начал царапать имя на половине монеты, и пока он не закончил, призрак Амин содрогался от боли.
Писец остановился, чтобы оглядеть человека с ног до головы.
– Тридцать лет. Десять из них считал монеты.
– Он больше похож на повара, – рыкнула госпожа Джезебел.
– Значит, повар, – поспешно исправился писец.
Так оно и шло. Писец на ходу придумывал очередному бедняге имя, его записывали на половине монеты, добавляли возраст и профессию. Когда настал мой черед, я устроил пантомиму, изобразив нечто угрожающее с участием ноги и отверстия. Обычно я не такой дерзкий, но того требовали обстоятельства.
Писец лишь слегка нахмурился. Он, несомненно, видел все это и раньше.
– Джеруб, – сказал он. – Слуга, пять лет.
Я согнулся, когда мое ложное имя принялись выцарапывать на монете. Мне показалось, что в мою грудь, повторяя движения резца, втыкается сосулька, и я едва не упал в обморок. К счастью, все быстро закончилось. Я был благодарен им за то, что они обошлись без фамилии и названия должности. Никогда в жизни я еще не испытывал такой боли, а ведь ее в моей жизни было достаточно.
Темса вздохнул.
– Напряги воображение, парня нужно слегка приукрасить. Посмотри на его долбаную шею! Ты же знаешь, покупателей тошнит от подобных ран. Вот почему нужно чисто. Целься в грудь, в живот, да хоть в жопу – куда хочешь, лишь бы рану можно было закрыть балахоном.
– Тогда… пятнадцать лет. Нет, тридцать лет.
– Двадцать восемь. И напиши, что он работал на конюшне с жуками и лошадьми.
– Готово, босс.
Темса постучал тростью по земляному полу.
– Ну что ж, мои новые тени, спокойной ночи. Мы снова встретимся в рыночный день.
Люди один за другим вышли в коридор, бормоча, что сегодня вечером они хорошо поработали. Я следил за ними до тех пор, пока последнее одеяние не исчезло из виду, а затем нашел каменную стену в задней части клетки, подальше от меди, и начал биться об нее головой. Удары были больше похожи на мягкие шлепки, и никак не помогали справиться с раздражением. Стена не причиняла мне боли, а лишь сдержанно сопротивлялась. Я не был призраком из старых сказок, который может проходить сквозь двери и стены: реальность ограничивала меня так же, как и раньше.
Мысль о собственной неуязвимости ободрила меня, и я повернулся к своему убийце. Он ссутулился и смотрел на меня, стиснув кулаки. Он видел мое «выступление», и, несомненно, был так же, как и я, разочарован своим бедственным положением. Блеск в его глазах подсказал мне, что он возлагает всю ответственность на меня, словно это я виноват в том, что он меня зарезал. Если бы он мог убить меня во второй раз, то я бы уже превратился в синеватое облачко. Но сейчас его ярость была бессильна.
Я