Мимишка. Константин Мальцев
хотели женить
I
Гончаров не мог себе позволить снимать просторное, роскошное жилье и довольствовался тем, что есть, тем более что платил он за квартиру двадцать пять рублей в месяц, по старой дружбе с хозяином, а стоила она, по разговорам, все сто. Не разбираюсь в цифрах и вообще в арифметике, но думаю, что это хорошая сбавка.
К тому же Гончарову решительно хватало трех его комнат: кроме него самого, меня и его прислуги, в распоряжении которой была отдельная каморка, в нашей уютной квартире на Моховой никто никогда не жил. Мой хозяин в жизни не был женат.
Тургеневу, когда я впервые того увидала, он сказал, что по природе своей – закоренелый холостяк. То же самое он не раз заявлял и многим друзьям. Заметно было, что он не тяготится и даже в некотором роде гордится собственным одиночеством, да и нельзя было назвать его одиноким: у него ведь была я, замечу без ложной скромности. Ну, и творчество вдобавок.
Но имелись у него и знакомые дамы, которых не устраивало его семейное положение, точнее – отсутствие такового. Они не хотели замуж за Гончарова – они хотели его женить. Во всяком кругу есть такие, его же словами, «страстные охотницы устраивать свадьбы»: холостые мужчины кажутся им такими несчастными, такими обездоленными, что пустота рядом с ними, по мнению этих женщин, требует обязательного и скорейшего заполнения, хотя это и не пустота вовсе, а свобода.
Одной из таких охотниц устраивать судьбы и свадьбы была мать Льховского – Елизавета Тимофеевна. Ее сын Иван Иванович, впрочем, сам был холост и, невзирая на довольно-таки уже возмужалый возраст: ему перевалило за тридцать, – жил с ней в одном доме. Мы бывали там с Гончаровым: не только Льховский к нам захаживал, но и мы платили визиты.
Елизавета Тимофеевна к той поре уже овдовела, но утрата не подавила ее, не заставила надеть раз и навсегда черные одежды и не окрасила мысли раз и навсегда в черный цвет. Наоборот, горе научило ее ценить в жизни каждое мгновение, пока не поздно, пока не пробил тот час, когда придется сказать словами Лермонтова: «Пора туда, где будущего нет» (я много знаю стихов, потому что они хорошо запоминаются).
Оттого-то Елизавете Тимофеевне и жаль было, что Гончаров тратит свои мгновения, складывающиеся в дни и годы, на существование, по ее разумению, тоскливое и беспроглядное, то есть без жены. А отсюда следовали и разговоры, что она с ним время от времени заводила, когда мы к ним, ко Льховским, приходили в гости.
– Как ваше здоровье драгоценное? – начинала Елизавета Тимофеевна. – Давеча вы жаловались на головные боли? Прошли ли?
– Вашими молитвами! – ответствовал Гончаров. – Чувствую себя на порядок лучше, только шум в ушах остается, как будто шепчет мне кто.
– Это одиночество на вас сказывается! – быстро сворачивала на любимую дорожку Елизавета Тимофеевна. – Беспременно одиночество! Вам и поговорить-то не с кем, кроме как с собачкой вашей, – она улыбалась мне, – вот вам и мнится шепот. А будь у вас супруга, так она и рассказала бы