Прядь. Владимир Масленников
с тех пор, как он очнулся. Голоса стражей смолкли, и звучало только пение птиц и стрекот цикад там, за дверью, где между юношей, его свободой, да и просто остальной жизнью, стояли по меньшей мере несколько десятков клинков.
Мысли о побеге вновь возвращались, перемежались с обращениями к богам, и вот, свет в щелях стен показал молодому северянину, что начало светать. Шума за дверью прибавилось, лагерь оживал, чьи-то голоса отдавали приказы, лязгало железо и ржали лошади. Через некоторое время дверь распахнулась, тогда в лицо Ингвару ударила приятная свежеть утреннего воздуха, а в глаза – яркий свет, от которого он уже порядком отвык. В дверях стоял воин в тюрбане и засаленном халате, из-под которого поблескивала кольчуга. Лица Ингвар различить не сумел: глаза ещё недостаточно привыкли к свету. Воин молча посмотрел на пленника, подошёл ближе и, убедившись, что тот пришел в себя, скрылся в проёме. Через короткое время он вернулся вновь, держа в руках миску похлебки и ломоть хлеба. Аромат от похлёбки быстро достиг ноздрей юноши, и хотя это явно не самое изысканное кушанье, но вместе с запахом Ингвара захлестнуло невероятно свирепое чувство голода. Араб поставил еду рядом с северянином, потом достал из-за пояса кинжал и перерезал веревку, связывающую ему руки, после чего так же, как и в первый раз, не говоря ни слова вышел. Ингвар набросился на эти дары жадно, стараясь не пролить ни единой капли, пил похлебку. Руки, онемевшие от долгого пребывания под верёвкой, слушались плохо, но чувство голода посылало им верные приказы, и в итоге непокорные конечности удалось обуздать. Когда он доел, то сразу ощутил, как силы его прибывают, а самочувствие улучшается: глаза легко открылись, шум в голове пошёл на убыль, и даже ломота в теле начала проходить. «Что ж, я всё же рано стал петь погребальные песни…» – подумал юноша и, как часто бывает после славного обеда, сразу допустил в голову обнадёживающие мысли о своём будущем и даже о судьбе дружины.
Если его накормили, стало быть, убивать не собираются, по крайней мере, не сегодня. А это значит, что он сбежит, надо только дождаться возможности. Если Хельг не пережил вчерашней битвы и не смог перехитрить опасность, значит, нужно сделать это самому, как никак – он его сын, и теперь настало время доказать родство делом. Да, отца может и нет в живых, но коли так – он сейчас пирует с боевыми товарищами в Вальхалле, к которой стремился всю жизнь, ни разу не опорочив честь воина и погибнув с мечём в руке. Интересно, если он и правда там, смотрит ли он на него сейчас и волнует ли вообще гостей чертога Одина судьба их сыновей здесь, в этом мире? Нет, отец точно не мог про него забыть, и сейчас мысли старого ярла, живого или мёртвого, с ним, с Ингваром… В душе он обратился к отцу с просьбой о помощи, чтобы тот укрепил его и дал дельный совет, его не смутило, что он не вознёс молитву ни к Одину, ни к другому богу, чтимому родичами, но именно к отцу. Боги ждали от него развлечения, для них