Вверх на малиновом козле. Игорь Савельев
спрашивала тамаду:
– Да-да. Я понимаю. Это как бы обличение лицемерия, да?
Та даже раскинула руки – так обогрело ее это внезапное понимание, этот теплый душевный контакт.
Аня заулыбалась тоже, тихонько, впрочем, пятясь к высоким дверям актового зала:
– Ой, а аванс-то мы забыли! В машине! Я сейчас принесу!..
После ее побега Антон еще четыре секунды тупо смотрел в рытый бархат, прежде чем вскинулся:
– Ой, а ключи от машины-то у меня!.. Мы быстро!..
Они бежали по сумрачным коридорам, полным безликих дверей и следов недавней малярной работы, с брызгами побелки и зеленой краски по истоптанным листам полиэтилена; бежали и хохотали в голос.
– Потом, когда семенники прошоркаются…
– Семейники!.. – Антон задыхался от смеха.
– А с этим гестапо, может, и семенники не спасешь!..
– Она же реально опасна! Как только папаня выбрался живым…
И – за ними следом – массивной тушей, развороченной тяжелой операцией, – карданный вал с выпиленными частями.
– Ой, мы забежали куда-то не туда, – истерично хохотала Аня, когда они уткнулись в дверь чулана, вокруг которой валялись окостеневшие от белил метелки.
– Ну все, теперь она догонит нас и расчленит!
Так бездарно испортили «Чайку», порезав ее и растянув лишней секцией.
Они выбежали через главный вход, держась за руки и прокричав удивленному вахтеру: «Рытый бархат! Прячьтесь! Бархат близко!» – и буквально загибались от смеха на крыльце.
Торчал не на постаменте даже, а на стальной опоре метров в шесть, как будто воткнутой прямо в железное пузо.
У машины даже попытались целоваться, но от смеха это им не удалось.
Лепешки-тортильи, наполняясь, превращаются в кесадильи
Как уже справедливо отмечено, «к черту на кулички».
Сколь стремительным, веселым и легким казался побег из колледжа – столь капитально они встряли минутах в пяти от него, потому что улица Московская оказалась перегорожена, небрежно закидана бетонными блоками поперек; за ними высились горы раскопанной земли, влажно-рыжие, будто хранившие реликтовый холод. Один за другим все сворачивали на какой-то едва не проселок, где намертво становились в пробке.
– Черт! – Антон поискал, куда бы вывернуть – как бы выкрутиться из этой предопределенности, но ничего не нашел.
– Посмотри, они же даже не работают.
Здоровенный мужик в оранжевом жилете сидел на бетонном блоке, хлестал воду прямо из пятилитровой бадьи, подставлял солнцу и без того кофейные ножищи, вытащенные из бесформенной обуви, в которой можно спускаться и в ад.
Дорога в ад начиналась.
Аня молчала, уставившись перед собой. Антон пропустил момент, когда она стала смурной, вялой, отстраненной…
– Что, опять голова?
Она только кивнула, закрыла глаза, потому что очки не спасали от назойливого