Дивная ночь на Ивана Купалу. Александр Валентинович Куревин
ней, однажды даже уговорил сходить с ним в бар. Как назло, там Мария увидела Павельева. Тогда она еще не знала его имени, и называла про себя «тот мальчик».
Когда Паша думал, что Мария вовсе не замечает его, она на самом деле старалась отворачиваться, чтобы он не увидел ее с Толоконниковым.
Как он мог Ее не заметить!
Но, как и тогда у Марии была подспудная мыслишка, если и увидит – ничего страшного, пусть узнает, ее везде окружают поклонники, так и теперь, обнаружив на судне корфаковца, подумала, что в этом есть и положительный момент. Пусть Павельев ее немножко поревнует.
Однако Толоконников был слишком навязчив, Маша боялась, что Паша к ней не пробьется, даже если захочет.
Но главное, она опять не была ни в чем уверена, слушая Павельева. Что, если шутник только смеется, и над ней, и над ее грубоватым ухажером?
Хлопнула дверь кают-компании, послышались голоса Толоконникова и старпома. Паша резко отложил гитару, та издала жалобный стон.
Мария, стоявшая под стенкой и слушавшая тайком, как он пел, на цыпочках проскользнула в коридор, чтобы пробраться на другой борт, к себе в каюту.
Утром хорошо спалось: катер шел по реке, и покачивало. Но вставать все же пришлось, потому что Паша чувствовал, дело идет к завтраку.
За штурвалом, очевидно, стоял Василий Викторович, поскольку, выйдя на воздух, Паша столкнулся со старпомом. Тот натирал тряпкой какую-то сложноустроенную железку, явно производственного назначения. От одного вида железки Паша вновь готов был заснуть, как подопытный пациент от монотонно мерцающего предмета в руках гипнотизера.
– Доброе утро, – вежливо поздоровался студент.
– Ага, – откликнулся старпом. Весь вид вчерашнего скандалиста, казалось, говорил: «Я тут не причем. У меня своих дел хватает, чтобы еще какими-то глупостями заниматься».
Совсем иная поза была у Чингачгука, вдаль глядящего с кормы, поставив ногу на кнехт: «Все должно быть степенно. Кто будет безобразничать, спуску не дадим!»
Павельев подумал мимоходом, что садиться на кнехт нельзя – плохая примета, а попирать ногой, вероятно, – тем более!
Он взялся за швабру. Раз уж принял на себя такую обязанность, убирать за Дружком, приходилось выполнять. Пожалуй, стоило бы вырезать из журнала «Юный натуралист», виденного им у Вересковой, фотографию гриба груздя да повесить в своей каюте, – думал он. – Груздь, конечно, должен быть рядом с кузовом и всем своим видом выражать готовность полезть в него, как положено по званию.
Дома у Паши тоже имелся ряд принятых на себя обязанностей. Раз в два дня, чаще не требовалось, он выносил мусор, мог вбить гвоздь в стену, если нужно, и починить кран, когда требовалось.
Обычно любая его работа состояла из трех этапов. Сначала Паша выполнял ее кое-как, лишь бы поскорее отделаться. Невымытое мусорное ведро угрожало изменить микроклимат в квартире, гвоздь вываливался из стены, а кран, сволочь, так и тек.
Паша психовал, наливал в ведро воды,