Василина для шейха. Ольга Мушенок
мама упала в отчаяние, потеряв надежду собрать нужную сумму, то я впервые в жизни повысила на неё голос.
– Я запрещаю тебе опускать руки! Мы найдём деньги, и папа будет ходить! И не смей больше ставить на нём крест!
Вызвав такси, мы вышли на улицу, где нас тут же застал летний дождь. Небо затянулось тёмными тучами, что медленно плыли. Где-то в дали сверкала молния и раскатисто гремел гром, словно там на небе идёт война.
По приезду домой, я взяла контактную книжку отца, став обзванивать всех, прося о любой помощи. Маме я тоже не позволяла впадать в уныние и отправила её с другом отца, дядей Валерой по знакомым из деревни. Мир же не без добрых людей, по копейки можно собрать нужную сумму. Хотя.. Кого я обманываю? Нет, вернее я успокаиваю себя и маму, отвлекаю родную от плохих думок.
Я переговорила со всеми, кто ответил на звонок и, так пришло время сделать подсчёт собравшей суммы. Проверив сообщения в телефоне обрадовалась, пусть даже пятистам тысячам рублей из пятнадцати миллионов. Да, иголка в стоге сена, но все же что-то есть. О нашей беде узнало всё село, самостоятельно открылся сбор денежных средств.
Откинулась на подушку с думками, а, что если взять нам с мамой кредит недостающей суммы?
Меня разбудил звонок в дверь. Открывая глаза уже на следующий день, поспешила к дверям. На пороге стоял человек, который никогда нам не нравился, особенно отцу.
– Привет, Ольга.
Мама кивнула и пригласила Можайского в дом.
– Проходи, Алексей.
Зачем он пришёл? Порадоваться нашей беде? Отец бы его тут же выгнал, однако у мамы видимо другие планы.
Можайский протянул ей какие-то документы и мама, не задумываясь, открыла ящик тумбочки, взяв в руки ручку и собралась поставить подпись.
– Что ты собираешься подписать? – я остановила маму, взяв из её рук бумаги.
– Дочка, у нас нет другого выхода. – пробубнила она, когда я поняла, что она собирается продать дело всей жизни нашего папы.
– Выход есть всегда, мама! – переключаю недовольный взгляд на Можайского, твёрдо заявляю, – До свидания! – толкаю ему в грудь бумаги.
Можайский с презрением на меня посмотрел и с каким-то злорадством ответил:
– Серега станет овощем, ипподром сгниет, а лошади сдохнут без должного внимания, – усмехнувшись, трёт переносицу и переключается на маму, у которой из глаз ручьём текли слезы, – Так вы, Ольга, уважаете труд супруга?
– Довольно, – повышая голос, выхватывает документы и быстро ставит свою подпись, а тот бросает нам в ноги маленькую сумку и не надо спрашивать, что там.
– Как и договаривались десять миллионов твои!
Мама медленно поднимает её с полу и вытаскивает оттуда пачки с пятитысячными купюрами. Она с сожалением поднимает на меня любимые до боли глаза, собираясь что-то сказать.
– Я тебе этого никогда не прощу мама, и навряд ли, тебя простит отец. Ты папиному врагу продала, то за что отец боролся всю жизнь!
Мне прилетела звонкая пощечина, я шагнула