Тайны мозга. Почему мы во все верим. Майкл Шермер
в мужской компании, собирающейся в десятой комнате общежития (женщин в мужские общежития не пускали, и наоборот), речи президента Джеральда Форда и отца водородной бомбы Эдварда Теллера, изучение религии и психологии под руководством выдающихся преподавателей – остаются самыми памятными в моей жизни.
То, что случилось потом, несколько озадачивает креационистов и сторонников разумного замысла, ищущих подкрепления своей убежденности в том, что изучение теории эволюции представляет угрозу для религиозной веры.[16] Ряд факторов, имеющих отношение к моему отвращению от веры, к процессу, обратному возрождению в вере, можно было проследить вплоть до моего опыта обращения к религии. Вскоре после того, как я принял сердцем Христа, я с жаром объявил еще одному своему глубоко религиозному школьному другу по имени Фрэнк, что я стал христианином. Я ожидал воодушевленного приема в члены клуба, куда он так усердно уговаривал меня вступить, но вместо этого Фрэнк был разочарован – ведь я обратился к Пресвитерианской церкви и присоединился к ней! – и объяснил, что я совершил большую ошибку, выбрав «неправильную» религию. Сам Фрэнк был свидетелем Иеговы. После школы (и до университета Пеппердина) я учился в колледже Глендейл, где мою веру испытывали несколько нерелигиозных преподавателей, особенно Ричард Хардисон, чей курс философии заставил меня пересмотреть свои аргументы наряду с фактами, как оказалось, не всегда здравыми и верными. Но согласно христианской мантре испытание веры – шанс дать окрепнуть этой вере в Господа. И она действительно крепла, поскольку ей не раз бывал брошен весьма серьезный вызов.
После Пеппердина я приступил к учебе в аспирантуре Университета штата Калифорния в Фуллертоне, специализируясь на экспериментальной психологии. Я по-прежнему был христианином, хотя устои моей веры уже трещали под тяжестью других факторов. Из чистого любопытства я записался на предназначенный для бакалавров курс эволюционной биологии, который читал неугомонный преподаватель Байард Браттстром, герпетолог (специалист по рептилиям) и одаренный шоумен. Занятия проходили по вторникам, с семи до десяти вечера. Я обнаружил, что свидетельства эволюции несомненны и многочисленны, а аргументы в пользу креационизма, о которых читал, – неоднозначны и бессодержательны. После того как заканчивалась трехчасовая демонстрация эрудиции и развлекательного таланта Браттстрома, его слушатели перебирались в «Клуб 301» в центре Фуллертона – ночной клуб, где студенты зависали надолго, под взрослые напитки обсуждая недетские вопросы. К тому времени я уже сталкивался со всевозможными точками зрения, преимущественно во время шумных дебатов на курсах и семинарах в Пеппердине, но в новых условиях мне прежде всего бросилась в глаза неоднородность убеждений моих однокашников. Поскольку меня окружали уже не только христиане, не предполагалось никаких социальных наказаний за скептическое отношение почти к чему угодно. Но за исключением дискуссий
См. Майкл Шермер, «Почему Дарвин имеет значение: доводы против разумного замысла» (Michael Shermer, Why Darwin Matters: