13 дверей, за каждой волки. Лора Руби
писать письма. Он просил меня написать тете Марион, что я и сделал. Она прислала ответ, что придет к вам с Тони в следующий день посещений. Или через один, она еще не знает. Может, она не забудет принести вам что-нибудь особенное.
Ну вот, опять пошел снег, мне нужно выйти и расчистить дорожку перед магазином. Мне не нравится убирать снег, но тогда я, по крайней мере, могу посмотреть на горы. Здесь не так, как в Чикаго, но с горами полный порядок. Их видно почти отовсюду. Иногда я думаю взобраться на какую-нибудь. Можешь такое представить? Городской мальчишка на вершине горы! Наверное, надо спеть йодль.
Твой чокнутый брат Вито.
Фрэнки сидела в столовой с Лореттой и еще одной девочкой по прозвищу Гекль. Девчонки прекратили есть, ожидая доклада Фрэнки, словно Вито был не просто ее братом, а какой-то важной персоной или знаменитостью. Главным исполнителем. Генералом на войне, к которой все готовились – или которой избегали.
Фрэнки сложила письмо аккуратным квадратиком и опустила рядом со своей тарелкой. Каменное молчание, которое она хранила неделями, разбилось как по волшебству. Она стала одновременно и осторожнее, и безрассуднее. Девочкой, которая сложит письмо аккуратным квадратиком. Девочкой, которую больше никто не удивит; девочкой, которая будет удивлять сама.
– Так что в нем? – спросила Лоретта.
– Ничего особенного.
– Ну давай же, – сказала Гекль. Ее настоящее имя было Долорес Гекльберри.
– Он много пишет про снег в Денвере. Говорит, что горы можно видеть отовсюду и он подумывает взобраться на них.
– Ого! – вырвалось у Гекль.
Она никогда не видела брата Фрэнки и не слышала о нем, пока не познакомилась с Фрэнки, но вела себя так, словно почти влюбилась в него. И она мало что слышала о Денвере. Денвер для Гекль был все равно что Париж.
– Вито не будет взбираться ни на какие горы, – сказала Фрэнки. – Он работает семь дней в неделю.
– А что еще ему делать? – отозвалась Лоретта. – Я бы тоже работала семь дней в неделю, если бы пришлось жить со злой мачехой.
– Он никогда не говорил о ней ничего плохого.
– Если он не говорит ничего плохого, это не значит, что ему нечего сказать, – возразила Лоретта.
– А что плохого в том, чтобы выбраться из этой дыры и жить в Денвере? – спросила Гекль.
Лоретта ударила ее по руке. Овсянка вылетела из ложки в лицо Гекль.
– Эй! Ты что? – воскликнула та, вытираясь.
Фрэнки ковыряла свою овсянку. Каша колыхалась в тарелке, словно живая. С тех пор как отец уехал, забрав брата, она старалась по возможности есть комковатые пудинги, мясистый пастернак и полусырое тушеное мясо, хотя это стало гораздо тяжелее, когда не мечтаешь о вкусностях, которые принесут в дни посещений. Но сегодня, когда Тони хихикала со Стеллой Заффаро за соседним столом, словно у нее не было никаких забот, когда письмо Вито лежало рядом и ему не хватало лишь рта, готового до бесконечности рассказывать о снеге, тишине