Жемчуг королевской судьбы. Кубок скифской царицы. Анна Зоркая
пойдет не так, как ты задумала, то, поверь, ты откажешься жить по тем правилам, которым нас учат в детстве. Да-да, я про честность, про верность и про все остальное. Ладно. Я понял тебя. Дай несколько минут, и я уйду. Все не так плохо, не переживай.
– Да я не переживаю.
– Не ври хоть себе, Наталья. Я же все вижу.
Он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза, отчаянно сожалея о своей откровенности.
Верхний свет Наташа не включила, и Мигунов с тоской подумал о том, что впереди его ждет трудный путь до дома.
– Оставайтесь до утра, – просто предложила Наташа. – Я лягу в другой комнате.
– Нет. Поеду.
Наташа сделала последнюю попытку сгладить ситуацию.
– Михаил Иванович, не надо так, – попросила она. – Да и куда вы сейчас? Оставайтесь. Постелю вам на диване, он у меня удобный. Утро вечера мудренее.
Мигунов с трудом поднялся с дивана. На его лице Наташа заметила горькую улыбку безумно уставшего человека.
– Не нужно, Натуль, – сказал он. – Все у нас с тобой в порядке, не бери в голову. Завтра ко мне человек должен приехать, я хоть подготовлюсь. Да и не люблю ночевать в гостях, ты уж прости. И кошка без меня спать не ляжет.
– Нет у вас никакой кошки.
– Все-то ты знаешь…
Наташа поняла его, потому что они были очень похожи. Поэтому больше она его не уговаривала.
Утро следующего дня было пасмурным, но дождем и не пахло. Эдик стоял на балконе, прикуривая первую за день сигарету, и пытался оценить масштаб трагедии, наблюдая за прохожими. Половина из них нацепила легкие куртки, а у кого-то даже болтались на запястье зонты.
Он плохо спал этой ночью. События вчерашнего дня, как ни странно, занимали больше мыслей, чем положено, и Эдик не мог понять природу этого явления. Ну, принесли ему клиенты товар, ну, попросил он оценку у Мигунова ‒ и? Не раз так делал. Но почему сейчас дума не на месте?
Он вспомнил, как дядя Миша склонился над столом и принялся водить лупой над носовым платком. Эдик еще обратил внимание на его руки ‒ Мигунов с силой прижимал к столу жемчужины кончиками пальцев, чего в принципе делать было нельзя. Каждая вещь имеет свой срок годности. Убивает ее не только процесс эксплуатации, но и, как бы это высокопарно ни прозвучало, само время. Ткани истончаются, металл становится хрупким, стекло покрывается мелкими трещинами, а бумага высыхает и превращается в пыль. Обращаться с предметами старины нужно крайне аккуратно, потому что, даже если они выглядят как новенькие, то это ведь только на первый взгляд. А дядя Миша будто забыл об этом, но Эдик тогда ему ничего не сказал. Привык, что тот все знает лучше него.
Вернувшись накануне вечером домой, он целый час просидел в интернете, изучая виртуальные музейные каталоги и стоковые фотографии с изображением изделий из шелка различного пошиба, выставленные владельцами раритетов.
И ему удалось кое-что узнать. Во-первых, двадцать тысяч рублей за подобную тряпку ‒ это очень мало. Во-вторых, она может представлять