Элиза и Беатриче. История одной дружбы. Сильвия Аваллоне
наспех одевшись и обувшись, мы загрузились в наш «альфасуд». Опустили стекла вниз до упора, древняя магнитола хрипит: The cruelest dream, reality[7].
– Мам, увидишь панка, останови, – произнес мой брат, разочарованно глядя в окно.
Пока мы ползли в пробке вдоль моря, стало очевидно: не будет тут ни «Вавилонии», ни старинных дамб, как в Турине, ни социальных центров, ни музея кино, ни ангаров с рейв-вечеринками. Никакого уличного искусства, надписей на стенах, символов анархии. Застывший город, пленник своей безвестности.
Я, конечно, сгущаю краски: место было замечательное. Волшебное море, ни одного пафосного отеля, россыпь случайных зонтов на берегу, а оборудованных пляжей мало; и знаменитый бастион в строительных лесах. Но не спрашивайте, где это, и не просите, чтобы я вместо «Т.» писала целиком его название. Это родной город Беатриче, а ее биографию найти нетрудно. Но тот Т., про который я рассказываю, – мой. И никто не имеет права заявлять, что, мол, эта улица не там, тут наркоту не продают, а наши девушки так легко не раздеваются.
И лезть на мою территорию.
Мама припарковалась на пьяцце Грамши, мы вышли, хлопнув дверцами, и все вокруг – я помню ясно, словно это было вчера, – пенсионеры в кафе, бармены, киоскерша, кассирши и покупатели в супермаркете «Кооп» – обернулись в нашу сторону.
Мой брат выглядел так: зеленый ирокез на голове, дюжина проколов на лице и в ушах, собачий ошейник с шипами и рваная футболка. Я, исходя из предоставленного мне матерью ассортимента, была, как обычно, в мужской рубашке до колен. Мама – в лиловом платье-комбинации, полупрозрачном, без лифчика.
Мы вступили в Т. точно инопланетяне.
Впрочем, изумление, или, лучше сказать, непонимание, было взаимным. Не знаю, как это объяснить, но мы проехали всего пятьсот километров в пределах все той же Италии, а люди уже одеваются и жестикулируют совершенно по-другому. И это мы еще не слышали, как они говорят!
В этот утренний час все, кто помоложе, были, наверное, на море или разъехались. Туристов было мало, всего несколько бледных немецких семейств. Соседние городки – более раскрученные, с развитой инфраструктурой. А тут одни пенсионеры – играют в карты, посматривая на нас.
Никколо, пройдя десять метров, ошеломленно застыл:
– Тут зал игровых автоматов!
В Биелле они уже давно вымерли. Брат постоял, изучая лица посетителей в надежде найти дилера, хотя вряд ли кому-то из них было больше двенадцати. Мама взяла нас обоих под руки и увлекла на променад по главной улице с пожелтевшими пальмами, мимо еще не открывшихся кафе-мороженых, лавочек с жареной рыбой, магазинчиков бижутерии. Когда улица закончилась, мы нырнули в переулки. В сырой каменный лабиринт, где дома стоят так близко друг к другу, что туда не проникает дневной свет. Из окон доносился звук пыхтения кастрюль, с балконов – обрывки разговоров.
Неожиданно мы оказались на солнце, на широкой площади, выходившей прямо к морю с беспорядочно рассеянными по всему берегу лодками со спящими в них кошками. И над всем этим, глядя на Тирренское море, высилось потрепанное непогодой
Самый жестокий сон – реальность (