Элиза и Беатриче. История одной дружбы. Сильвия Аваллоне
но не могла. Я шла и шла. Еще сто метров, еще двести. И потом это случилось.
Физическую девственность я потеряла несколько месяцев спустя. Разрыв девственной плевы, незнакомая боль, кровь между ног – все это мне еще только предстояло. Но вот невинность чувств, эту последнюю и очень прочную нить, державшую меня в детстве, я, очевидно, разорвала в тот день, когда вдруг неожиданно набрела на городскую библиотеку Т.
Я вошла, и аромат старых книг окутал меня, успокаивая. Помещение так себе. Не сравнить с тем, что в палаццине Пьяченце. Серые стены, металлические стеллажи, каменная плитка. Словно ты в архиве или в суде. Но зато есть читальный зал, который я со своим чутьем на всякие норки быстро обнаружила.
Я увидела его сквозь стеклянную дверь – такой тихий, уединенный. И просочилась внутрь. Зал оказался больше, чем я предполагала. Скудное освещение, длинные столы вишневого дерева, подставки для книг тут и там. И никого. Я плюхнулась на стул, как у себя дома. Восхищенно осмотрела деревянные этажерки, уставленные томами, которые нельзя брать на дом, и улыбнулась. Боюсь, даже сказала какую-то нелепость, типа «черт побери!». Закинула на стол ноги в амфибиях. Потом бросила взгляд в другой угол и чуть не поседела.
Я была не одна.
Кто-то сидел там и глядел на меня.
Я тут же скинула ноги вниз и села нормально, отдернув взгляд раньше, чем успела что-то рассмотреть. Смущенная и раздраженная. Я-то уже предвкушала, как наброшусь на эти полки, а теперь придется культурно встать, неторопливо пройти к этажерке и изучить каталоги, внимательно следя за тем, как я двигаю бедрами и задницей.
Я не была готова к тому, что на меня станут пялиться. Вся неуклюжая, неправильная, слишком из плоти и крови. Не то что Беатриче, которая прекрасно чувствует себя в купальнике перед миллионами зрителей. Я даже перед одним не способна была вести себя естественно.
Я стала искать букву «П» – «Поэзия».
Взгляд против воли скользнул по его голове.
Парень. Снова уткнулся в книгу. Светлые волосы скрыли лицо, и непонятно, какого он возраста.
А тебе-то что? Я принялась искать следующую – «Пенна».
А он вроде адекватный, не урод, одет нормально. Тогда что он делает в библиотеке тридцатого июня?
Я нашла Пенну и его сборник поэзии.
Вернулась на свое место. Можно было и другое выбрать, сесть к нему спиной, на два-три стола подальше, но я не стала.
Открыла какую-то страницу, принялась за какой-то стих:
Падает свет на доброе и на злое,
Но я, конечно, не читала. Я ощущала, как он меня изучает. Как вибрирует полумрак, шуршат страницы, падает пыль. Я не хотела, не позволяла себе, но все равно скосила на него глаза.
Мы встретились взглядом.
Я молниеносно уставилась обратно в книгу.
Падает свет на доброе и на злое,
Трепетно ими торопится насладиться[8].
Я приказывала себе не двигаться, замаскироваться, словно мое тело – это убежище, а не пламенеющий океан. Но я была как бельмо
Пер. Е. Чевкиной.