Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления. Тарик Али
в своем ремесле как историки, если бы смогли прослушать академический курс истории, который читался в конце XIX в. – живи они в это время, – а не в его начале».
Намереваясь создать классификацию ученых-историков, Тревельян затем погрузился еще глубже, в XVIII в.: «В лице Гиббона история и как наука, и как искусство достигла своей вершины, и с тех пор это достижение никому не удалось превзойти». Правда, в период с 1776 по 1789 г., когда состоялась первая публикация его «Истории упадка и разрушения Римской империи»[10], среди читателей преобладали другие мнения. Шеститомник Гиббона был пронизан духом интеллектуальной свободы, а его бесстрашные нападки на христианство за ту роль, которую оно сыграло в упадке Рима, у многих вызывали как льстивое одобрение, так и осуждение. Епископы официальной церкви вышли на тропу войны, а оппозиционно настроенный Уильям Блейк[11] проклял автора за издевательский тон. Судя по всему, в чем-то Гиббон был прав.
Критически написанной – в духе Гиббона – истории Британской империи так, увы, и не появилось. Помимо прочего, в ней фигурировало бы христианство, а также ислам (Гиббон без каких-либо предрассудков допускает, что, если бы последователи Пророка не проиграли одну или две ключевые битвы, Нотр-Дам вполне мог бы стать очаровательной мечетью, а сладкозвучный арабский язык Корана слышался на вечерних церковных службах в Оксфорде). Если бы такая история была написана в конце XIX или в начале XX в., она обязательно вызвала бы оживленное обсуждение проблем империи и заставила бы позднейших историков (на ум приходит Мэри Маргарет Кей[12]) быть более осторожными в своих оценках и гипотезах. Она также повысила бы качество школьного и университетского образования.
Читатель может спросить: какое отношение все это имеет к Уинстону Черчиллю?
Точно так же как нам никогда ранее не приходилось сталкиваться с правдой об империи, нам не удавалось как следует присмотреться и к нашим привычным домашним божествам. Таким образом, честного и откровенного исторического разбора до сих пор так и не получилось. Тревельян практически проигнорировал фигуру Черчилля в своей 900-страничной «Истории Англии» (History of England). Он упоминает его всего в трех местах: первый раз – как убежденного сторонника «фритредерства»[13] в кабинете Бальфура, второй раз – как члена Либеральной партии, «осматривающегося вокруг в поисках своего королевства», и, наконец, в рассказе о событиях 1940 г., когда Англия, столкнувшись с «наивысшей опасностью» и вспомнив «былое мужество», «в лице Уинстона Черчилля обрела свой символ». То, что этот символ напрочь отсутствовал в выступлении Тревельяна в Конуэй-холле, помогает взглянуть на факты в некоторой перспективе.
Вместо того чтобы стать предметом тщательного исторического анализа, Черчилль превратился в отполированную икону, культ которой давно
Первый русский перевод (сокращенный) В. Н. Неведомского был опубликован под этим названием в Москве в 1883–1886 гг. (тип. В. Ф. Рихтера). Переиздан в исправленном и дополненном виде в 1997–2000 гг. в Санкт-Петербурге (изд-во «Наука» РАН совместно с «Ювентой»). –
Уильям Блейк (1757–1827) – английский поэт, художник и гравер; находился под влиянием идеалов Войны за независимость североамериканских колоний и Французской революции. Его критика распространялась не только на труды Э. Гиббона, но и на работы других историков эпохи Просвещения. Блейк считал, что сами человеческие действия являются историей, а не тот смысл, который в них вкладывают историки. –
Мэри Маргарет Кей (1908–2004) – британская писательница, ее самый известный исторический роман – «Далекие шатры». Его главный герой – британский офицер, которого воспитала индийская няня, ставшая его приемной матерью. Действие разворачивается на фоне Большой игры между Британской империей и Россией в Центральной Азии. –
Свободы торговли (