Повесть послехронных лет. Владимир Иванович Партолин
а не Зяма, устроил нам побег из Твердыни. Ни кто его не держит, может убираться с острова, меняла китайцу на судне место найдёт! Почему обуты?! И что здесь Камса делает? Я что приказал! Разуваться, оставлять боты в тамбуре! Смердючего фельдшера не подпускать к столовке! Будет Хлеб за порядком следить? Или мне ему половник на мотыгу заменить?!
Мужики не унимались:
– Каторга!
– Заточили нас на острове!
– Да лучше по норам Метро месяц проползать, чем здесь неделю прожить!
– Легче в кораллоломнях коралл рубить, чем здесь в поле полоть!
– Там шытнеэ, во вшяком ш-учае, – вставил кто-то, от «рыбьей» половины», реплику.
К мужикам присоединились осмелевшие хлопцы:
– Мы здесь состаримся, не познав любимых и отцовства.
– Пашем на какую-то Пруссию! Родина наша – «Звезда»!
– Науськиватель известен, а кто соглядатай? Выходи, покажись! – встрял Селезень.
– А ты не знаешь, что даже науськиватель не знает соглядатая, – съязвил Кабзон.
– Да поштигает гогда Камша швой медха-ат?!
– Товарищ полковник, вас не было, лейтенант заявился, чуть не блеванули.
– Деды цветочками чифирными, салаги черепахой духмяной, – уточнил Кабзон.
– Киселя хотим!
– Прикажи Хлебу выдать, трубы горят, – ссутулился на скамье и втянул голову в плечи Селезень.
Галдёж в столовке случался не раз, но то по пьяной лавочке в какой либо из дней по случаю дня рождения кого из колхозников. Бывало и в праздничный день «День колхозника», в который добавку в столовке выдавали, и она быстро кончалась. Чтобы вот так в обычный будний день, с похмелья за завтраком, да ещё с требованием подать киселя вместо чая или компота – до такого пока не доходило. С забиравшей меня яростью перекричал всех:
– Какие деды, какие салаги, какой товарищ полковник?! Это что?! Бунт?!
– Да… кагой к гхону гунт… недо-ол-льство… г-м… проявляем, – пробасил и шумно сглотнул мужик Силыч, Он не «рыба», во рту пластинчатый протез с бюгелем и макароны не дожёванные. В роте он прапорщик Силантий Лебедько, каптенармус, теперь же в колхозе кладовщик с прозвищем Силыч. Великан – ровнёхонько вдвое выше ростом, больший по весу и габаритам толстяка Тонны. Сидел в торце стола, подпирая спиной входную в трапезную из тамбура дверь. Табурет, единственный здесь предмет из «правильной» мебели, под зад, когда последним входил в трапезную, выдвигал из-под агрегата кто-нибудь из четверых разнорабочих, японцев-близнецов, усаживавшихся на скамьи тут же по сторонам. Тот, чья была очередь проделать это, ел спокойно, без опаски, не зажав котелок меж колен, как то делали его трое братьев.
– Помолчал бы, кладовщик, – урезонил я Силыча. – Или будешь накалять обстановку? Не ты ли науськиватель?
– А это как выгорит, – проглотил Силыч макароны. – Науськиватель да, я. Но вступил в должность эту со времени прибытия на остров Камсы, он назначение доставил. А назначенец штабной – на губе