Молот и крест. Крест и король. Король и император. Гарри Гаррисон
он лежал в рыбацкой хижине или пустой кузнице, – то исключительно в грезах о будущем, когда они подыщут себе место для жилья, после того, как он заслужит ее и построит надежный дом. Но сейчас, на лесной поляне, в лучах солнца, без благословения священника и согласия родителей…
– Ты лучше, чем Ивар, Сигвард и все мужчины, каких я встречала, – всхлипнула Годива, уткнувшись в его плечо. – Знала, ты придешь за мной. Только боялась, что тебя убьют.
Он задрал на ней рубаху, и она легла на спину, подогнув ноги.
– Мы оба уже должны быть мертвы. Как хорошо быть живой, с тобой рядом…
– Мы не родня по крови, у нас разные отцы и матери…
Купаясь в солнечном свете, он вошел в нее. Из кустов за ними следили, не дыша от зависти.
Час спустя Шеф лежал на мягкой траве, на которую лились лучи теперь уже жаркого солнца, пробиваясь сквозь дубовые ветви. Он полностью расслабился, но не спал. А может, и спал, но на каком-то смутном уровне бодрствовал и сознавал, что Годива потихоньку отошла. Он размышлял о будущем; о том, куда им податься. В болота, думал Шеф, вспоминая ночь, проведенную с королевским таном Эдричем. Он понимал, что солнце греет кожу, и чувствовал мягкую мураву под собой, но все это казалось далеким. Так уже бывало – в лагере викингов. Его сознание высвободилось из тенет сердца, покинуло тело и взмыло над поляной…
Ему был голос – суровый, грубый и властный.
«У сильных мужей отобрал ты деву», – молвил он.
Шеф знал, что находился где-то еще. Он был в кузнице. Там все казалось знакомым: шипение горячих клещей, ручки которых он обернул влажной тряпкой; напряжение в спине и плечах, когда вынул из самого пламени докрасна раскаленный металл; трение кромки кожаного фартука о грудь; то, как он тряхнул головой, привычно уворачиваясь от полетевших в волосы искр. Но это была не родная кузница в Эмнете и не кузница Торвина в окружении гроздьев рябины. Шеф чувствовал вокруг себя бескрайнее пространство, какой-то огромный открытый зал, настолько высокий, что не видать потолка – лишь массивные колонны, вознесшиеся в окутанную дымом даль.
Он взял тяжелый молот и обрушил на бесформенную массу, которая дышала огнем на наковальне. Что будет выковано, он не ведал. Но руки знали, ибо двигались будто по собственной воле: орудовали клещами, переворачивали болванку, ударяли с разных сторон. Это не наконечник копья и не головка топора, не лемех и не резак плуга. Изделие напоминало колесо, но с множеством острых, как у собаки, зубов.
Шеф завороженно смотрел, как обретает форму под его ударами эта вещь. В душе он знал, что занимался невозможным делом. Никто не в силах смастерить такое изделие, если заготовка извлечена прямо из горна. И все же он понимал, как можно этого добиться: надо выковать зубцы отдельно и после приладить к колесу. Вот только зачем это все? Ну, допустим, если насадить два колеса на оси так, чтобы одно вращалось стоя, а другое лежа над ним, то верхнее, лежачее, при вращении задевает зубцы стоячего и заставляет его вращаться…